Хуже и хуже.
— А потом?
— Он проснется. — Она сделала паузу; Сайида уже отчаялась притушить ее ликование. — Ты не понимаешь. Он проснется, в том месте, которое я приготовила для него. Он будет в ярости, я знаю. Но я приручу его. От ненависти до любви вообще нет расстояния; а мы принадлежим друг другу. Он ребенок, но у него есть начатки здравого смысла. Он увидит то, что должен увидеть.
— Ты несешь совершенно безумный бред, — вздохнула Сайида.
Даже это не затронуло Марджану.
— Ты смертная, — возразила она. — Ты думаешь, как смертные. Он и я — мы одного племени. Он запомнит это. Он поймет, как поняла я.
— Да будет на то воля Аллаха, — сказала Сайида.
Сайида надела вуаль и халат этой ночью. Марджана с радостью помогла ей: вымыть волосы с капелькой хны, принадлежащей Лейле, и стянуть их заколкой, которую сделал сам Маймун, серебряной с бирюзой; и подкрасить глаза, и даже чуть надушиться. С самой свадьбы она не чувствовала себя столь близкой к красоте.
Маймун задерживался. В этом не было ничего особенного: он ужинал с одним-двумя друзьями, которые любили проводить всю ночь за игрой в триктрак. Маймун мог остаться ненадолго, решив, что мужчин не пристало проявлять слишком большое желание к своей жене.
Она ждала в одиночестве. Хасана забрали Фахима и Марджана. Она подумывала, не скоротать ли ожидание в их обществе, но ведь Маймун мог вернуться, пока она сидит там. Она притерпевалась к своей непривычной роскоши, пытаясь не стереть краску с век. Если он не придет скоро, она будет чувствовать себя не великолепно, а глупо. Что ей делать с краской, духами и крашенными хной локонами? Она просто неуклюжая Сайида, и ей не добавит красоты даже наряд султанской невесты.
Она узнала шаги Маймуна: такие же плотные, как он сам, и слегка самоуверенные. Они вырвали ее из полудремы, и заставили ее принять позу, которая, по словам Марджаны, подходила ей больше всего. Она была напряжена, как все время в эти дни, с тех пор, как у нее завелась тайна.
Он помедлил за дверью. Она не шевелилась. Иногда у его друзей бывало вино, но она предпочитала не знать об этом. Но всегда знала, потому что тогда он двигался осторожнее и говорил свободнее, и пахло от него мятой.
Он медленно вошел. Брови его были нахмурены. Ее обоняние не уловило ни запаха вина, ни запаха мяты, но что-то более сладкое. Это напомнило ей о…
Она была одета в одежду с тем же запахом. Душистая вода Лейлы.
Нет. Он никогда не сделал бы этого. Не с женой своего господина.
Его глаза не отрывались от ее лица. Он вообще не видел ни ее вуали, ни халата, ни даже краски, делавшей ее глаза почти прекрасными. Он сказал:
— Ты скрывала кое-что от меня.
Она открыла рот, снова закрыла.
— Я говорил тебе, — продолжал он. — Я говорил, чтобы ты не встречалась с ней.
Она могла бы солгать. Могла отрицать все. Могла закричать на него. Она спокойно сказала:
— Кто сказал тебе, что она была здесь?
— Лейла.
Это вырвалось у него прежде, чем он подумал. Он покраснел.
— Это было предательство, — промолвила она.
Его румянец стал багровым.
— Ты признаешься в этом?
— Я не хочу лгать. — Руки Сайиды дрожали. Она сжала их. — У меня не было выбора, Маймун. Она была ранена; ей было плохо. Ей больше некуда было идти.
Он двинулся на нее.
— Я запретил тебе. Ты ослушалась меня. Как ты осмелилась? Как ты посмела?
Ее спина коснулась стены. Она даже не помнила, когда начала отступать. Она никогда не видела Маймуна таким.
— Маймун! Выслушай меня. Она друг. Она пришла ко мне. Я была ей нужна. Как я могла прогнать ее?
— Я запретил тебе видеться с ней.
Он прижал ее к стене. Она пыталась высвободиться; он сбил ее с ног. Она не должна кричать… не должна.
— Почему? Почему ты так ненавидишь ее?
— Она — это ужас. Она убивала больше раз, чем можно сосчитать.
— Кто сказал тебе это?
Он не ответил.
— Это Лейла, ведь так? Ты знаешь, как мало любви она питает ко мне.
— Иногда она говорит правду.
— Ты даже не знаешь эту женщину!
— Женщину? Это женщина? Я знаю, чья она рабыня. Я знаю, каким проклятьем она была для вашей семьи. Я знаю все, Сайида. Ты думала, что сможешь утаить это от меня, так? Все вы так думали. — Он презрительно усмехнулся. — Евнух Бахрам. Бахрам, лишенный мужественности, со страстью к кинжалам с серебряной рукоятью. Вы делали из меня дурака.
Она схватила его за халат.
— Маймун. Прекрати. Пожалуйста, прекрати.
Он легко оторвал от одежды ее руки.
— Нет, не прекращу. Ты не прекратила привечать ее, хотя я строго запретил тебе.
Что-то ломалось. Она не хотела этого. Она пыталась собрать все воедино, заставить голос не дрожать.
— Я была ей нужна. Я знаю ее с тех пор, как была ребенком. Я не могла выгнать ее.
— Ей не нужен никто и ничто. Ты выбрала. Ты выбрала ее и ослушалась меня. Что еще ты делала? Куда ты ходила? С кем виделась? Говорила? Спала? Быть может, мой сын — вовсе не мой сын?
— Маймун, — произнесла она. — Перестань.
Он рывком поставил ее на ноги. Его слюна брызгала ей в лицо.
— Перестань? Ты приказываешь мне, женщина! Ты смеешься мне в лицо? Ну, давай, говори правду. Расскажи, как ты издевалась надо мной.
— Я этого не делала.
— Лгунья.
У нее перехватило дыхание; из горла рвался всхлип.
— Не называй меня так.
— Я буду называть тебя так, как хочу.
Она больше не могла сдерживаться. Ей было плохо. Она не хотела этого. Но это чувство было слишком огромным; оно было слишком сильным. Это был гнев.
Гнев делал голос мягче, мягче.
— Не будешь, — сказал этот гнев.
Маймун ударил ее так, что голова мотнулась на шее.
— Буду. Лгунья. — Пощечина. — Лгунья. — Пощечина. — Лгунья!
Она высвободила руки и ударила его со всей силой гнева, горя и боли от его предательства.
Он ударил ее так, что она упала.
— Это, — произнес голос столь же мягкий, как голос гнева Сайиды, — был не очень умный поступок.
Сначала он, казалось, он не слышал этого. Он изумленно смотрел на Сайиду, словно не понимал, как вышло, что она очутилась там, распростертая у его ног. Она посмотрела вверх. Она с холодной определенностью понимала, что чувство, проснувшееся в ней, было ненавистью.
Марджана шагнула между ними. Она была в белом. На фоне темной плотной фигуры Маймуна она казалась языком пламени. Хасан, широко распахнув глаза, цеплялся за ее шею.
Лицо Маймуна из багрового стало белым, как накидка Марджаны.
Она вообще не обращала на него внимания.
