Остановившись смахнуть пот, он покосился на висящую рядом на сучке перевязь. Уже чуть потёртая рукоять даги (вот уж не думал, что первый убитый этимклинком — и вообще первый убитый, окажется моим сородичем) на месте, а ножны длинного меча были пусты. Гарий зарычал сквозь зубы и яростно застучал топором, представляя, что сокрушает голову врага, презренного вора.
— Ничего, — бормотал себе под нос, нанося удары. — Придёт время… и я всё верну…
Работающий недалеко парень, года на четыре его постарше, косился с ужасом, без нужды закатывал рукава и нервно трогал новенький ошейник из скверного железа.
Да, вместе с воличами на постройке крепости работали и невольники, в которых превратились незадачливые налётчики. После боя воличи сложили горн и живо заковали всех легкораненых в железо. Таких оказалось семеро, и с десяток валялись по фургонам. Вообще нападавшие не отличались числом, их было не больше сорока — верно, собирались взять быстротой не проснувшихся людей. Или вовсе хотели пограбить и тут же смыться. Спрашивая пленных, этот вопрос так и не удалось прояснить.
Все попытки сопротивляться или бежать были жёстко пресечены Алеком. Тогда он молча стоял и слушал вопящего, брызгающего слюной мужика. Тот с пафосом возвещал, что "свободные никогда не будут рабами", что "король вернётся, и восплачут неверные". Дождавшись, пока мутный поток невнятного красноречия иссякнет, Алек предложил ему вернуться к работе, вызвав новый шквал ругательств.
Молодой вой не стал создавать несильную молнию в оковах- несложный и доступный даже для детей способ укрощения строптивого раба. Он лишь пожал плечами, утёр с лица чужую слюну и уставился на него равнодушным взглядом. Бранчливый герой икнул, осёкся, тонко завизжал что-то о пощаде, о помутивших разум злых духах или происках Еретиков… захрипел, взмыл в воздух, хватаясь за горло. Потом его голова с хрустом повернулась на пол-оборота. Звонко лопнули звенья цепи.
— Расковать, — коротко приказал Алек. — Кто-нибудь ещё хочет что-то сказать?
Почему-то ни у кого не возникло такого желания.
— За работу, — велел молодой вой.
Крохотная деревянная крепость, возведённая трудами воличей и рабов-через-бой, была почти закончена. Осталось дошить верх стен, построить деревянные надстройки и подвести под крышу надвратные башни. Припасов довольно, пока можно кормиться охотой.
Но уходящие в лес заняты охотой иной. Рыщут в поисках ночных татей, ищут следы, проникают в Живу, пристально вглядываясь в отпечатки на лесной земле — и на изнанке мира.
Добыча в руки покуда не давалась. Следопыты навестили лагерь первым делом — как и ожидалось, он был пуст. Воличам противостояли лесные жители, и они тоже имели представление о выслеживании добычи, о скрадывании. Так что найти следов не удалось, ни обычных, ни мысленных — а вот это уже было странно. Алек ходил мрачный.
Гарий ждал. Когда все убедятся, что ночных татей так просто не отыщешь, он сделает свой ход. Выбросит старшую карду восходящих козырей.
Мальчишка прервался, потрогал вырубку, проверяя, достаточно ли глубока. С лесом им повезло — когда делали ярмарочный тракт, вырубленные деревья сложили в сушильные амбары вдоль дороги. Так пришлось бы рубить из сырого дерева. Гарий ещё пару раз шкрябнул лезвием и отправил бревно на стену.
А потом поднялся и сам.
Чутьё не подвело, к крепостце приближались горе-охотники. На плечах у Норика лежала косуля, Алек держал за уши зайца. Остальные хвастались комками перьев — должно быть, утиную стаю проредили.
Гарий мысленно усмехнулся. Снова не та добыча, чего и следовало ожидать. Может быть, он бросит свой козырь уже сегодня.
— Что-то задумал? — мальчишка вздрогнул от неожиданности. Мона подкралась, а он и не заметил.
— С чего ты взяла? — очень правдоподобно удивился он. Мона разглядывала хмуро, обычно такой взгляд вызвал бы у него муки совести и побудил мгновенно покаяться в грехах, но сейчас ему было наплевать. С каких пор он стал таким бесчувственным? Вспомнилось — хрип, отвратительное ощущение расходящейся под клинком плоти… он передёрнулся.
— Не надо, — серьёзно сказала Мона.
— Чего не надо?
— Что бы ты там не задумал — не надо. По крайней мере, посоветуйся…
— С тобой, да? — резко спросил мальчишка.
— Нет. Хотя бы с матерью. Гарий… — она помедлила. — Мы что, поссорились?
Мальчишка поморщился, с силой потёр лицо.
— Нет. Извини, просто я сейчас… — в плохом настроении, угу. Кто недавно считал, что плохое настроение — не причина? Срываться на друзей или на… он не был сейчас готов сказать, кем ему приходится Мона.
— Я сейчас дурак, — сказал он. Девочка вытаращила глаза. Ну, по крайней мере, перестала смотреть с обидой. — И потому невыносим в общении. Скоро я поумнею и снова стану добрым, покладистым и милым… тьфу, аж самому противно стало. Ну, ты ведь подождёшь, да?
Мона звонко рассмеялась, даже работники оглянулись.
— Ладно, я подожду. И спасибо! — не стесняясь видоков, обвила руками за шею и чмокнула в щёку. Гарий застыл столбом, чуть топор себе на ногу не уронил. Девочка отвернулась, показала язык сразу всем и убежала.
Гарий поглядел ей вслед, покачал головой. Девчонки…
Он проследил, как охотники во главе с Алеком вошли в ворота, перебрасываясь бодрыми восклицаниями со свидетелями их возвращения. Вручили женщинам добычу, сами отправились к "журавлю" колодца. Воличи строили на совесть — хоть крепость и выглядит потешной, но колодец стали копать и собирать для него сруб сразу после разметки углов.
Гарий прищурился, пытаясь угадать настроение названного брата. Внешне — суховатый юмор, усталость, второй слой — досада, пока ещё не злость. Глубже мальчик идти не стал, зная, что увидит тёмный пламень, антагонистичный его собственному таланту.
Алек почувствовал его взгляд, вскинул глаза, кивнул. Гарий принял это за разрешение приблизиться, отложил топор и стал спускаться.
— Как дела? — поинтересовался брат.
Гарий обвёл руками крепость, предлагая полюбоваться.
— Сегодня к вечеру закончат. Нужно только доделать ворота, да и крыши на башни. С завтрашнего утра я смогу отправиться с вами.
Алек устало вздохнул.
— Ты опять… — начал и вдруг прервался, внимательно поглядел на названного брата. — А ну, выкладывай! — потребовал. Гарий прикусил язык. Чтобы собрать мысли (и храбрость), ему потребовалось дважды вдохнуть и выдохнуть.
— Я чую их, — признался Гарий и на всякий случай зажмурился.
— Чуешь, — странным голосом повторил Алек. Гарий разжмурил один глаз, опасливо посмотрел на брата. Тот стоял, сложив руки калачом, разглядывал его с задумчивым неодобрением.
