Енот — химера вновь вихляется перед Алёной и доктором, его тонкие ноги в смешных розовых тапочках выделывают странные кренделя в воздухе, и создается такое впечатление, что всего лишь пару минут назад, химера вместе с болью, получил добрый заряд энергии да мягкие розовые тапочки в подарок, в виде мордочек тигрят. Енот вихляется так быстро, что поневоле энергия его с каждой секундой убывает, и вот уже химера облокотился на стену, которая издав глухой утробный звук начинает ползти в сторону, а он сам переваливается через деревянный плинтус, и с криком падает внутрь большого белого зала, высоко задрав тонкие ноги тушканчика в своих смешных розовых тапочках на которых всё также очаровательно улыбаются мордочки полосатых розовых тигрят.
— По-о-прошу соблюдать тишину, и стерильность в операционной! Одеть бахилы! — писклявым голосом выкрикивает Енот, и тут-же схватив розовые тапочки за мордочки тигрят, быстрым движением стаскивает их со своих лап, и бросает через плечо в стену. Ударившись о белые кафельные плитки, тапочки пробивают их, и с чавкающим звуком исчезают по другую сторону стены.
— Ш-ш-ш-ш! Я тебе…
Алёна поворачивается и грозит Еноту кулаком, отчего тот вновь сползает на пол, и по- пластунски ползет в сторону двери.
— Он боится крови! Это весьма кстати!
Странно, кто сказал эти слова, и кому они предназначены? Если Еноту, то он их уже не слышит, так как скрывается за стеной вместе с Далвом, нечаянно, или преднамеренно захваченный тонкой лапой Енота и тут-же поглотившей мальчика и химеру белой прожорливой стеной… Это хорошо, что Далва нет в операционной, ну, а он, что он за доктор, если боится крови?
Большая белая комната выложена белой кафельной плиткой. С потолка свисает огромная операционная лампа, мерцающая десятками маленьких лампочек. Лампа нависает над высоким постаментом, на котором спит женщина. Очень молодая и красивая. Её чудесные белокурые волосы убраны под накрахмаленную марлевую шапочку, её бледное лицо похоже на мраморное изваяние, её руки, сложенные на груди, поверх стерильной простыни, поражают своей скульптурной красотой и странным, наводящим на мысль вечным спокойствием…
"— Почему так сложены на груди её руки? — напряженно забилась тревожная мысль в голове доктора. — Ведь она не умерла! Нет-нет, этого не может быть! Марина ждёт меня, она должна меня ждать, потому-что… потому-что… Да потому-что я наконец, пришёл к ней…"
— А вот и доктор, или князь, а может даже барон, как вас лучше назвать не знаю. Ну, наконец-то, здравствуйте!
Человек в черном халате с черными завязками на спине похож на хирурга. Только почему он в черном халате? И колпак у него черный, и маска на пол-лица чёрная, и резиновые перчатки, что помогает натягивать ему на руки Алёна, тоже черные.
" — Чёрный хирург!" — ужасная догадка сковывает железным обручем всё тело доктора. — Это же он…
— Ну, что-вы застеснялись. Всё на выбор! — кивает Маг в сторону железного бикса. — Я люблю всё черное, а вы предпочитаете…
— Белое! — отвечает коротко доктор Апрель.
— Я так и предполагал! — усмехается Маг и согласно кивает головой. — Белое, так белое. Облачайтесь, я подожду вас.
Алёна откидывает крышку бикса, и, подцепив длинным крашеным ногтем белый халат, тянет его вверх. Развернув, и держа халат на весу двумя пальчиками, она мгновенно натягивает его на вытянутые руки доктора, затем накидывает на плечи и ловко затягивает позади на его шее тесёмки халата, да так сильно, что Сергею Викторовичу так и кажется, как на его шее затягивается удавка. Ему тесно и неудобно. Алёна добросовестно стянула ему шею, так что нечем стало дышать. А впрочем, это даже и не Алёна, а рыжий кот, что ехидно улыбнувшись, тут-же склонился над ним, а затем над Мариной. Странно, но это вновь Бармалей и рядом с ним Маг! В молчаливом спокойствии, он величав и важен! Ну, а чуть поодаль, несомненно, Кемре в розовом брючном костюме, что очень ей к лицу. Она едва узнаваема под розовой маской, скрывшей ей пол-лица. Она спокойна, и даже как-будто равнодушна к появлению в операционной доктора. Она что-то перебирает на стерильном столике, не поднимая при этом своих глаз. У Бармалея, одетого в шутовской наряд клоуна, тоже вид чрезвычайной занятости. Он деловито что-то подкручивает и подвинчивает в аппарате для наркоза. А вот вновь появилась Алёна, также в розовом костюме операционной сестры. Она благожелательно смотрит на доктора сквозь огромные стёкла очков, и словно чего-то ждёт. Только можно ли ей верить?
— Это весь консилиум? — спрашивает доктор тихо, обращаясь к ней, но черный хирург, оторвавшись от своей величественной неподвижности, высокомерно глянув на него, гнусаво отвечает из-под черной марлевой повязки:
— Да, консилиум! Желать лучшего состава нерационально. Нас мало! Химеры не в счёт, они слуги! Маггуты- мои воины, но они тоже химеры. К тому-же кровожадные… Кот — почти ноль, к тому-же шут гороховый! Дети тоже отпадают. Той толпе в зале нельзя верить, а вы врач, хотя и мой враг! Но это уже лучше, чем потерять нашу больную…
— Не стоит оправдываться! Я всё понял! — тихо отвечает доктор и протягивает руки Кемре: — Я готов к операции.
Она бросает ему в раскрытые ладони маленькую салфетку, смоченную странной вонючей жидкостью, и кокетливо взмахивая длинными ресницами, отбрасывающими на её маску длинные тонкие тени, подмигивает, и со страстным придыханием шепчет:
— Запах крови отшибает отменно. На целые сутки, а то и больше…
Сглотнув комок слюны, доктор повел шеей, крепко затянутой завязками халата, и незаметно вздохнув, шагнул к столу, на котором лежала и словно всё ещё спала очень красивая женщина, его жена, его Марина.
Что это было? Игра теней, или реалити-шоу, с применением спецэффектов? Почему всё происходящее на операционном столе напоминало ему цирк, где главным клоуном был всё-же не Бармалей, а Маг в черном халате, черной маске, в черном колпаке и перчатках такого же цвета. А реквизитом для шуток и смеха являлись они, этот смешной консилиум, состоящий из едва сдерживающего в себе истеричный смех доктора, и приблудной красотки, воспринимающей всё происходящее так достоверно, что доктору иной раз хотелось подойти и крепко встряхнуть её, что-бы привести в чувство…А может…может Кемре просто заезжая кокетка-стриптизёрша, что совсем некстати спутала стойку системы переливания крови, с танцевальной стойкой из стриптиз-бара. А впрочем, розовая марлевая повязка совсем не уродует красоту этой женщины. В такой маске любая женщина особенно хороша. Наверное, потому-что становится загадкой для окружающих мужчин. Видны лишь глаза женщины, которые ведут свой, особый разговор, молчаливый, но очень красноречивый.
