— Хорошо, — сказала Лара. — Очень хорошо. Это случилось с тобой?
— Со мной? Кажется. Я не очень помню.
— Идея мне нравится. Мальчика убили на игрушечной войне, и всю последующую жизнь он подозревал, что его убили по–настоящему. И что вся его жизнь не более чем мучительный кошмар, порожденный судорогами умирающего мозга. Мрачно. Но в духе. Прекрасный рассказ об окончании детства. Молодец.
— Ну да…
Почему то ему вдруг стало стыдно этих листков, исписанных карандашным почерком, он сложил их и убрал в карман.
— Ты что, стесняешься? — удивилась Лара.
— Да не… Просто… Просто это совсем не то, к чему я привык. Это сложно… Мне кажется, что у меня от этого башка трескается…
— Ну и что? Зимин, башка дана тебе для того, чтобы она трескалась. А зачем она тебе еще?
— Не понял…
— Объясню в образах.
Лара устроилась поудобнее, объяснила:
— Меч, если его использовать по полной программе, тупится, на нем образуются зарубины, иногда он вообще ломается. Но если его не использовать, то это не меч вовсе, а просто острая железка. Так и с башкой. Ею надо работать.
— Недавно ты по–другому говорила, — напомнил Зимин.
— Правильно, — согласилась Лара. — И сейчас скажу. Меч куют для того, чтобы ходить в бой, для того, чтобы рубить дрова, нужен колун. Боевым клинком не шинкуют капусту, если ты начинаешь шинковать капусту катаной, то она у тебя, скорее всего, заржавеет.
— Понял, понял, — Зимин постучал себя пальцем по голове. — Ментальная гигиена. Вытравим призраков из нашего подсознания с помощью йоги и рыбьего жира. Так тебе честно понравилось?
— Да.
Лара поглядела на него.
— Рассказ про тех, кто навсегда пропал в гороховом поле. — сказала Лара.
Зимин достал коробку со свечами, стал выбирать.
Лара вязала рукавицу. Она раньше никогда не вязала, а тут вдруг увлеклась, как после обеда забралась на подоконник под перуанский плед с шерстью и спицами, так больше и не вылезала. Сидела, сверяясь с журналом, мотала клубки, позвякивала спицами и пила горячий шоколад. А Зимин его варил, каждый час по большой кружке. Сначала варил в кофемаши–не на кухне, а как раскочегарил печку, так и на ней. Шоколад то и дело сбегал, шипя на раскаленном чугуне, наполняя дом уютным запахом. А совсем рядом, в нескольких сантиметрах от Лары, отделенная от тепла толстым синеватым стеклом, бушевала зима.
— Говорят, тут парк будут строить, — Лара со скрипом ткнула спицей в стекло. — Аттракционы всякие детские, зоопарк, дельфинарий. Можно будет приходить и плавать с дельфинами. Здорово?
— Наверное, — ответил Зимин.
— Здорово, — заверила Лара. — Я всегда мечтала. Может быть, я туда работать устроюсь. Не зря же я ветинститут заканчивала?
— Конечно, не зря.
— И от дома близко, удобно. Или ты так не считаешь?
— Считаю, — рассеянно сказал Зимин. — Конечно, удобно.
— Я с детства хотела дрессировать дельфинов. Они умные. Правда, я их только по телевизору… Как ты думаешь, меня возьмут?
— Возьмут, куда им деваться. Ты будешь дрессировать дельфинов, а я буду мототрюки выполнять.
— Тебя то точно не возьмут.
— Не возьмут, — согласился Зимин. — Ну, я куплю «Ин–диан», наряжусь команчем и буду всем предлагать сфотографироваться за полтинник. Тоже дело.
— А что, здорово. Мне нравится. Слушай, а если тут будет парк аттракционов, то, наверное, и колесо обозрения поставят?
— Наверное.
— Колесо будет ночью светиться? — спросила Лара.
— Должно.
— Ты представь — ночью колесо будет светиться. Это же чудесно!
— И квартиры подорожают. Знаешь, многие ценят в квартирах вид из окна.
— Зимин, ты скучен, как черепаший панцирь. Удивляюсь, что ты стал писателем, тебе надо было стать конторщиком. Или лучше мерчендайзером, тебе бы пошло, ходил бы по магазину, пузырьки расставлял бы по полкам.
— Завтра пойду — устроюсь, — пообещал Зимин. — В крайнем случае, послезавтра. Или тележки катать.
— Иди, катай, тебе физический труд на пользу пойдет.
Лара натянула недовязанную рукавицу на левую руку. Четыре спицы торчали в разные стороны. Выглядело это зловеще.
— Зима совсем, — Лара прижалась щекой к окну. — Времени то сколько прошло… Сто лет, кажется. Как?
Она пошевелила пальцами в рукавице.
— У тебя талант, — сказал Зимин.
— Ага. А я и не знала.
Зимин стал расставлять свечи и сразу их зажигать длинной каминной спичкой, той, что горит долго.
— Зачем свечи? — спросила Лара.
— Свечи зимой красиво.
— Действительно, красиво, Зима, — Лара померила рукавицу. — Тебе нравится?
— Очень.
— Мне, знаешь, тоже. Странное дело. Я вдруг проснулась и поняла, что хочу связать рукавицы. Тебе. Как?
— Приветствую. Рукавицы, шарф, кофту. Давно хотел.
— Да… Никогда раньше про это не думала даже — и вот. Просыпаюсь — а в голове мысль: «Надо бы связать варежки». Так и висит, яркая и как будто не моя…
Лара потерла голову.
— Чужая мысль… А потом постепенно–постепенно она как будто обжилась у меня в голове и как то стала моей, собственной, точно я ее всегда обдумывала. Вязать варежки и это…
Лара снова почесала голову.
— Пирог с брусникой захотелось испечь.
Она хохотнула.
— Пирог с брусникой и с апельсинами, — Лара вернулась к вязанию. — Это наверняка что то буйное… Да, заставляет задуматься.
— О чем? — осторожно спросил Зимин.
— Ну не знаю… О разном. Вот я стала думать и поняла вдруг, что в жизни много таких мыслей. То есть вспомнила, что в жизни много таких мыслей. Вот, допустим, наше знакомство, ну, когда у меня ноготь врос. Я ведь совсем не в поликлинику шагала, а к матери — она у одной подруги взяла рецепт, как палец распаривать в отрубях — верное средство. Вот я шагала по Коммунистической, думала, как это, наверное, глупо — сидеть и распаривать палец в отрубях, и вдруг решила зайти в поликлинику. Вот просто так, безо всяких особых на то причин, вдруг поняла, что нужно зайти. И я в эту поликлинику и зашла. А там ты. Вот такие мысли. Их как будто кто то подсказывает, — Лара звякнула спицами. — Шепчет вроде как, только не словами, а…
— Кто?
— Не знаю. Кто то.
Лара неопределенно помотала головой.
— Он точно ведет тебя за руку, — Лара закуталась в одеяло плотнее, между плечом и окном проложила подушку. — Точно твоя жизнь кем то записана… А ты не замечал?
— Нет, — Зимин улыбнулся. — Никогда.
— Ну, понятно, ты сам в себе, в мыслях плаваешь. А я иногда слышу… Такое пощелкивание, точно…
Лара поглядела в потолок.
— Точно по клавиатуре кто то стучит, — сказала Лара негромко.
