Это правда. Битву с Хросом мне тогда было не выиграть. Даже сейчас я не уверен, смогу ли.
– И силу Велеса нахрапом не возьмёшь, – продолжил мой бывший наставник, – она должна была сама проснуться в нужный момент. Спроси у Змея – он так и не смог пробудить её сознательно.
Дед подтвердил, но я видел, как ему всё это не нравилось. Ещё бы. Внука чуть не угробили.
– Как ты могла так рисковать жизнью сына, Гата? – поднял он мрачный взгляд на маму.
Нагиня гордо вскинула голову:
– Я знала, что он справится.
– Даже твой старший сын не справился, а у него был девятый уровень Ме, – упрекнул Горыхрыч.
Мама опустила взгляд. Шепнула:
– Тут сила не в восхождении по ступеням. Он был велик, мой Даргон, но не любил жизнь так, как любит Гор.
Осуждение Ррамона, Хроса и выборы царя были мне уже совсем неинтересны. Ррамону не стали рубить голову мечом, ибо его преступление было только замыслено, но ещё не состоялось. Хотя, если бы состоялось, то ни одна голова из собравшихся здесь не уцелела бы. Когда процедура низложения царя была завершена, и под направленными на его голову разрядами, сорвавшихся с полусотни щупов, царская корона лишилась половины зубцов, Ррамон в сопровождении группы дозорных отправился в изгнание на Курильские острова. Растерянного, покаявшегося Хроса осудили более мягко. Взяли с него ротную клятву, что он больше никогда-никогда не будет помышлять о ритуалах смерти. Наивные, как будто мысли можно запретить. Я даже подумал, что его изберут царём на более жёстких условиях договора. Лично мне Хрос нравился, несмотря ни на что. И он когда-то был мне другом.
Но малахитовый дракон – глава старейшин – выступил вперёд и склонился передо мной.
– От имени всего народа драконьей империи мы просим тебя, Гор, сын Дарина, потомок крови Велеса и Гхора, принять нас под свою чарскую руку.
Я отпрыгнул от него, как от сумасшедшего.
– Ни за что! Вы тут совсем свихнулись? У меня дед есть, вот его и просите!
А Горыхрыча уже и след простыл. Когда он успел сбежать, я не заметил. Но не растерялся:
– Да из Хроса куда лучший царь получится, настоящий! А я вообще ещё несовершеннолетний!
Сын низложенного царя вскинул голову, и взгляд его был грустен:
– Твоё совершеннолетие уже завтра, Гор. И та сила, какую никогда не получить мне, не зависит от возраста. Сила Велеса. Её трудно разбудить, но ты сумел. Ты вернул к жизни Ларику и моих соратников.
– Только потому, что они ещё недалеко ушли.
– Ты дважды выдержал удар меча возмездия, и уцелел. Великий Ме показал, к кому он благоволит.
– Да ничего подобного, просто я был несправедливо осуждён за братание с людьми и…
Вот тут все они вскипели, загудели, как улей под медвежьей лапой.
Зуверрон поднял на меня (точнее, опустил, как топор) тяжёлый взгляд. Клыки снова оскалились. На древнем драконическом прозвучало:
– Братание с людьми? Это меняет дело. За раскрытие нашей тайны полагается казнь.
Опять! Я был так возмущён, что тут же оправдался: нельзя дважды наказать за одно преступление. Я уже был казнён царевичем Хросом. Вина искуплена, если и была. Это во-первых. Во-вторых, тайну нашего Гнезда я не раскрывал. А в-последних, дружба с людьми не запрещена.
– С малой дружбы начинается большое предательство.
И где я это уже слышал?
– Как бы то ни было, – сказал малахитовый дракон, – ты должен объяснить нам причины этого преступления, княжич Гор Велесов, а там мы решим, достаточно ли было искупление.
Наверное, никогда, за все века, драконы не превозносили так цивилизацию людей, как я изощрялся в течение получаса, изыскивая аргументы в защиту дружбы между драконами и людьми. Старейшины под напором моего красноречия дрогнули. Особенно, когда я вспомнил о предложении переговоров на высшем уровне. Люди готовы нас выслушать, пойти на контакт. Дело за нами.
– Зачем нам раскрываться перед ними? – спросил глава старейшин. – Разве ты за время своего путешествия не убедился в коварстве, лицемерии и ненасытной жадности этих обезьяньих потомков?
Ну да, люди опасны, но как будто драконы – это просто ангелы с крылышками. На миг мелькнула подлая мыслишка: а не стать ли и в самом деле царём? Тогда я сам потащу наших дремучих сибирских мизантропов на контакт. Но я тут же устыдился малодушия. Да меня уже и не звали на царство. Поняли, что властитель получится ещё тот, ничем не лучше Горыхрыча.
Драконы бурно переговаривались. Решили, наконец, что вины особой на мне нет, лишь бы дружба далеко не зашла. Я зевал – надоело всё. Поесть бы и поспать. А ещё лучше – сурьи глотнуть, а то голова встала на место как-то неправильно.
Избрали на царство, конечно Хроса, ибо больше никто не хотел обременять себя заботами, но с такими драконскими условиями, что царь теперь и чихнуть не мог без ведома старейшин. Он принял роту и был коронован тут же – держава, мол, не должна валяться бесхозной, а скипетру не гоже простаивать в углу, как палке от метлы. И первая подлость, которую он тут же совершил – назначил меня Имперским Василиском.
Тут вмешался Зуверрон: мол, наследный гималайский принц не может быть чьим-либо вассалом. Он совсем забыл, что я отказался ему наследовать. Старейшины озаботились прецедентом, а я слинял, не дожидаясь результатов – вот пусть Зуверрон и разбирается. К тому же, мне не понравился взгляд, которым одарил меня Хрос. Вряд ли он забудет, кому драконы сначала предложили власть.
В царских палатах, где я искал Ларику, бродила Светлана в сопровождении драконят. Все были в полном восторге: девушка фотографировала их на мобильник, обнаруженный в сумочке Ани. Когда она расположила группу драконят у карты мира из самоцветов, все уровни сознания забили тревогу: на карте были обозначены наши гнёзда. Вот ушлая девчонка! Я предложил Свете сфотографировать и её. После небольшой тренировки я научился нажимать крыловым щупом крохотные кнопочки. Когда аппарат вернулся в руки девушки, в нём не осталось ни одной картинки, да и способности запечатлевать эта коробочка тоже лишилась. Если уж я разобрался с царским телевизором, то что мне крохотный мобильник? Хватило пары невидимых разрядов.
Ларику я нашёл на полянке с лютиками. Она раскинула блистающие крылья и даже не пошевелилась, когда я её окликнул.
– Ларика, прости меня.
Она молчала. Да и что говорить с хамом, невеждой, эгоистом и уродом?
Говорил я. О том, как бьётся моё сердце, когда я её вижу в любой иноформе. Как готов был положить жизнь, лишь бы она жила и была счастлива. Как прекрасны её глаза и нежен голос. Как я храню и помню все каменные цветы, нарисованные в её записках, и только данное ей слово помогло мне победить в себе базилевса. И о том, что я не мог ей признаться в своих чувствах не только потому, что был нищим драконом, но потому, что решил стать отшельником, чтобы прервалась цепочка поколений базилевса Гхора. Не мог я обрекать своих детей на это проклятие. А теперь я чист. И люблю её больше жизни.
