Чари не сделала и попытки защититься. Она просто стояла и ждала неминуемого. Она желала его.
Едва удерживаясь в сознании Хотари метнула вперед пятерню, укрыв Великую полусферой защиты.
— Прекратить! — резкий окрик-приказ супруги вернул Улиру самообладание. — Прекратить… — совсем тихо прошептали бледнеющие губы еще раз. — Здесь был Великий Дрел… Она не причем…
Сыновья любовь. Ануф. Тироль
Симфония эмоций. Пассажи грации под аккорды силы, клубящиеся в экстатичной феерии блаженного, самозабвенного полета творчества. Миллионы тонов и сладкозвучных соло вибрирующих нитей жизни укладывались под трепетными, придирчиво-точными взмахами творца-дирижера в паутинно-тонкие, разрастающиеся покровы жизни. Напряженный, неистовый, одержимый грацией совершенства еще ни разу не ступавшей в подлунный мир он творил. Сперва легкими набросками, еле видимыми штрихами эскизов, проплетающих пространство хрустально-тонкими свирельными трелями магии, древний мудрец набросал будущее создание. Хищное, стремительное, неуязвимое и всесокрушающее. Способное на невозможное, и превозмогающее сами законы мира не магией, а простым своим естеством, бытием плоти.
Распаленный позабытой жаждой создателя, древний чародей кипел дерзостью, и презрением к запретам и невозможностям. Бриллиантовый и стальной жезлы в его чешуйчатых лапах порхали над залом как кисти одержимого, бесноватого художника, уловившего в мизерной капле застывшего времени нескончаемо прекрасную толику истинного откровения, истинной гармонии бесконечного совершенства и могущества.
Полыхающие рубиновые очи, сокрытые чешуйчатыми шипастыми веками не видели света дня. Видение глаз плоти было лишним в бесконечном свете магии рун и энергий. Стоя на одном месте он парил в непрерывных кипящих каскадах света Фару, в ее радужных то остервенело озверелых, то трепетно нежных океанах силы. Они, жадно испивающие живые субстанции из колб лаборатории, покорно устилались мановением драконьих кистей в остов легкого и безупречно-прочного, стремительного скелета, сгустки неуязвимых само исцеляющихся органов, жгуты тугих необорных мышц и связок, в непробиваемые покровы кожи и чешуи.
Симфония будущей жизни взрастала мощью и гремела стенами парящего замка Ануф. Складывалось ощущение, что если бы не барьер Предтеч над ним, сам молчаливый седой Тироль покрылся бы дрожью озноба, опасаясь грядущего землетрясения. Смотритель дворца, безмолвно пребывающий рядом с господином, померк свечением от ужаса. Ему чудилось — еще миг, еще один удар сердца хозяина, устремленного в неистовое бешенство дикого танца творения, и сами стены дворца осыплются пыльным прахом в бушующих, высвобожденных энергиях жизни, едва усмиряемых волновыми корсетами древней магии.
Творец превозмогал в экстазе творения самого себя, свою форму, свои возможности. Он щедро лил мудрость и могущество многотысячелетних знаний Великих в будущее тело своей погибшей матери.
Плиты сине-зеленого пола лаборатории были раздвинуты в стороны до предела. Обернутый пульсирующим свечением и слоистыми языками иссиня-голубого пламени, Амдебаф стаял во весь рост на задних лапах у просторного стола, на котором в строгом порядке были разложены различного рода скипетры, жезлы и медицинские инструменты. В творческом блаженстве его голова, покачивающаяся в такт трепетным волнам мелодий магии, была слегка запрокинута назад. Парящий рядом Ануф время от времени даже слышал, как Великий басовито подпевает в так безупречно настроенному оркестру своей лаборатории, придыханно ловящей каждой колбой, каждым соком и живительным составом малейшее движение его дирижерского жезла.
Все началось с неподвижной, лишенной дыхания, с широко раскрытыми безжизненными глазами, золотой головы Иррады.
- Я хочу, чтобы ты увидела меня, матушка, — грудь дракона наполнил трепетный вздох, а лапы с магическими жезлами взмыли вверх.
Вскоре серебро металлизированных, несокрушимой прочности костей уже наполнило ажурным каркасом бирюзовое желе ванны воссоздания жизни. Медленно, сантиметр за сантиметром Амдебаф переродил и пластинчатые кости уцелевшего черепа.
Лик матери он хотел сохранить неизменным, а вот формы и пропорции тела его воображение расчертило более утонченными, изысканными и стремительными.
Пульсирующие по всему будущему телу световые сгустки магических формул, прописывающих свойства будущих органов, торопливо впитывали в себя струи питательных тканей и жидкостей прямо из колб лаборатории. Тончайшие паутинные белесые нити нервов, словно ожившие корни растений хлынули ветвящимся потоком из мозга драконихи по все всем просторам будущих очертаний формы.
Ткани, жилы, корсеты и фиолетово-алые жгуты мышц, заставляя пузыриться и кипеть голубое желе протоплазмы, охватывали, заплетали, сращивали тугую плоть, неотвратимо приближая заветный миг кульминации творческого упоения Великого.
И вот особый миг, апофеоз мастерства и полета магической мысли настал. Амдебаф принялся укрывать лоснящийся и искрящийся голубыми россыпями глянец кожи матери необорной золотой броней. Каждая золотая чешуйка от мизерной пластинки до мощной бронированной плиты представляла из себя шедевр искусства как по сложной резной форме так и по магическому, мерцающему в золотой толще рунными вязями, содержанию. Трепетная любовь сына жаждала надежно оберечь и обезопасить родную душу от всего, что возможно и невозможно в подлунных и подсолнечных мирах. По замыслу творца чешуйчатая броня сама, помимо воли хозяйки должна была предугадывать опасность, постоянно прощупывая пространство вокруг тончайшей магией, предчувствовать и самостоятельно применять нужные барьеры.
Нарастающее крещендо творческого напряжения, возвысив титанический победный аккорд, вдруг оборвалось бездонной тишиной под сводами куполов и переходов замка.
В ванне творения плотно сложив крылья на спине и поджав лапы, словно в полете, переливаясь даже сквозь толщу протоплазмы золотом чешуи, лежало грациозное, точеное веретено драконьего тела.
Лапа Амдебафа замершая на полувзлете, медленно опустилась в непривычно вязкой, словно жидкой тишине, все еще наполненной вибрирующей мощью энергий.
— Вот и все матушка, — тихонько прошептали драконьи губы. — Самое простоя я завершил. Теперь мне предстоит поистине невозможное — отыскать тебя в Вечности, как когда-то ты отыскала меня. Отыскать и пригласить в этот мир несправедливости и боли. Не ведаю захочешь ли?…
— Неподражаемо хозяин! — заиграв ярким лучистым гало, восхитился Ануф. Внутри него бурлила искристая радость, что с замком ничего не произошло. Смотритель медленно заскользил над сотворенным телом. — Не хочу тебе льстить, но мне кажется, а скорее я в этом абсолютно без преувеличения уверен, она — твое самое великое творение!
