Первый из магов встал, принял посох от слуги, и тот с покорным видом взялся убирать тарелки.
– Тогда старший брат для вас – ужасная обуза.
Кальдер смотрел на мага, озирающего темные поля с такой безмятежностью, словно они полны цветов, а не трупов.
– И вы ели здесь, на расстоянии плевка от общей могилы… только лишь для того, чтобы показать мне вашу беспощадность?
– Неужто во всем непременно должен усматриваться зловещий мотив? Я ел здесь потому, что был голоден. – Байяз, склонив голову набок, смотрел на Кальдера как птица на червя. – А могилы не производят на меня ровно никакого впечатления в любом виде.
– Ножи, – пробормотал Кальдер, – угрозы, подкуп, война…
Казалось, глаза у Байяза светятся.
– И что?
– Что же вы, язви вас, за чародей такой?
– Такой, которому вы повинуетесь.
Слуга потянулся за тарелкой Кальдера, но тот ухватил его за запястье.
– Оставь. Быть может, я еще проголодаюсь.
Маг улыбнулся.
– Что я говорил, Йору? У него более сильный характер, чем ты думал.
Удаляясь, Байяз помахал через плечо:
– Смею полагать, Север пока в надежных руках.
Слуга прихватил корзину, а с ней фонарь, и заспешил за хозяином.
– А десерт? – крикнул Кальдер.
– Черный Доу забрал.
Фонарь доплыл до угла дома, и они исчезли, оставив Кальдера в темноте на шатком стуле. Он сидел, тяжело переводя дух, с закрытыми глазами; разочарование мешалось с облегчением.
Мой дорогой и верный друг!
С преогромным удовольствием извещаю Вас о возникновении обстоятельств, в которых я могу пригласить Вас обратно в Адую, где бы Вы вновь могли занять достойную Вас должность среди рыцарей-телохранителей в качестве по праву принадлежащего Вам места первого стража. Все это время Вас здесь очень не хватало. Во время Вашего отсутствия Ваши письма извечно были для меня источником постоянного утешения и восторга. За все неправое с Вашей стороны я Вас давно простил. За все неправое с моей я искренне надеюсь, что Вы поступите точно так же. Прошу Вас, дайте мне знать, можем ли мы все продолжить так же, как у нас было до Сипано.
Ваш монарх,верховный король Инглии, Старикса и Срединных земель, протектор Вестпорта и Дагоски,Его августейшее величество…Читать дальше не было сил. Горст закрыл глаза; слезы жгли веки. Смятую бумагу он прижал к груди, как возлюбленную. Сколько, сколько раз бедный, осмеянный, изгнанный Бремер дан Горст мечтал об этом мгновении? Сколько раз оно ему снилось! Может, снится и сейчас? Он прикусил и без того прикушенный язык, и сладкий вкус крови принес облегчение. Разомкнул веки, и слезы хлынули вольно, мерцающей дымкой туманя письмо.
«Дорогой и верный друг… Достойную вас должность первого стража… Утешения и восторга… Как у нас было до Сипано… Как у нас. Было до. Сипано…»
Горст нахмурился. Смахнул слезы и вгляделся в дату. Письмо было отправлено шесть дней назад. «До того, как я бился на отмелях, на мосту, на Героях. Даже до того, как началась битва». Он не знал, смеяться ему или плакать, и разразился и тем и другим, сотрясаясь в визгливом хохоте, орошая письмо счастливыми крапинками слюны. Да какая, к черту, разница? «Я имею то, что заслуживаю».
Он выскочил из палатки с таким чувством, будто впервые видит солнце. Простая радость животворного тепла на лице, ласковое касание ветерка. Он изумленно огляделся с мокрыми от слез глазами. Спускающийся к воде склон – грязь и мусор, помойка – теперь казался чарующим, исполненным разноцветья садом. С бодрыми лицами и приятной болтовней, смехом и птичьим пением.
– Вы в порядке? – спросил Рурген с легкой обеспокоенностью.
– У меня письмо от короля! – пискнул Горст, плюя на то, как звучит голос.
– И что? – подал голос Унгер. – Скверные новости?
– Сам ты скверный! Хо-ро-ши-е!
И Горст обхватил Унгера за плечи так, что тот застонал. А другой рукой схватил Рургена и приподнял обоих над землей, как любящий отец – сыновей.
– Мы едем домой.
Горст шагал размашисто, с непривычной упругостью. Без доспехов легкость была такая, что вот так бы взял и подскочил, как на пружине, прямо в солнечное небо. Сам воздух, казалось, пах слаще, даром что чуть отдавал отхожими местами – но втягивать его ноздрями было одно удовольствие. Все ранения, ушибы и ссадины, все мелкие разочарования истаяли во всепоглощающем внутреннем свете.
«Я заново рожденный».
Дорога на Осрунг – точнее, на выжженные руины, что несколько дней назад были Осрунгом, – лучилась улыбчивыми лицами. Со скамьи кибитки послала воздушный поцелуй стайка шлюх – Горст послал им встречный. Увечный мальчуган заулюлюкал – Горст сердечно потрепал ему вихры. Мимо тянулась колонна раненых. Ковыляющий впереди на костылях кивнул, и Горст обнял, поцеловал его в лоб и с улыбкой пошел дальше.
– Горст! Это Горст! – послышались приветственные выкрики.
Горст с широченной улыбкой поднял исцарапанный кулак и потряс им в воздухе. Бремер дан Горст, герой битвы! Бремер дан Горст, наперсник монарха! Рыцарь-телохранитель, первый страж верховного короля Союза, благородный, праведный, всеми любимый! Он может все. И все имеет.
Тут и там разыгрывались радостные сценки. Вот какой-то сержант под начальством полкового командира сочетается браком с краснолицей бабенкой с цветами в волосах, а рядом озоруют-посвистывают друзья-однополчане. Вон молодой младший офицерик благоговейно, как на присяге, проносит знамя полка; гордо полощется на ветру солнышко Союза. Уж не из тех ли флагов, которых Миттерик так беспечно лишился вчера? Как быстро забываются иные проступки. А виновных в просчетах награждают.
Словно в доказательство, взгляд Горста упал на стоящего у дороги Фелнигга – в новом мундире, среди шумной оравы штабистов: стоят и распекают молодого бедолагу-лейтенанта возле опрокинутой повозки с амуницией, оружием и почему-то полноразмерной арфой – все это валится из порванного тента как кишки из распоротой овцы.
– Генерал Фелнигг! – окликнул беспечно Горст. – Поздравляю с повышением!
Трудно себе и представить пьяницу-педанта, который бы заслуживал этого менее всего. Мимолетно вспомнилось происшествие двух– или трехдневной давности, когда он по запальчивости чуть не вызвал тогда еще полковника Фелнигга на дуэль, да вот спасовал. Может, сбросить его в канаву, одной левой? Хотя есть и иные дела.
– Благодарю вас, полковник Горст. Я хотел сказать, насколько я восхищен вашим…
Горст не стал даже тратиться на извинения, а просто протаранил штабную ораву Фелнигга – до недавнего штабистов Кроя – как лемех навоз, оставив их за спиной пыхтеть и кипятиться. «И ну вас всех к чертовой бабушке. Я свободен. Свободен!» Он подпрыгнул и ткнул кулаком воздух.
Даже раненые у обугленных ворот Осрунга выглядели довольными, и он хлопал их по плечам, бормотал слова ободрения. «Разделите мою радость, искалеченные и умирающие! У меня ее много!»
А вот и она, стоит среди них, раздает воду. Как богиня милосердия. «О, утоли мою боль». Он не боялся. Он знал, что делать.
– Финри! – окликнул он.
Прокашлявшись, повторил чуть ниже:
– Финри.
– Бремер? У вас вид… счастливый.
Она вопросительно подняла бровь, как будто улыбка на его лице была столь же неуместна как, скажем, у лошади, камня или трупа. «Ну так привыкай к этой улыбке, потому что она уже не сойдет!»
– Я и вправду очень, очень счастлив. Я хотел сказать…
«Я люблю тебя».
– До свидания. Нынче вечером я возвращаюсь в Адую.
– В самом деле? И я тоже!
Как кулаком, ударило сердце.
– В смысле, сразу, как мужу полегчает настолько, что его можно будет перевезти.
И тут же камнем упало вниз.
– Но говорят, уже скоро.
Судя по виду, она довольна.
– Хорошо, хорошо.
Чтоб его. Горст поймал себя на том, что стискивает кулак, и он заставил его разжаться. «Нет, нет, забудь его. Он ничто. Я победитель, и это мой момент триумфа».
– Утром я получил письмо от короля.
– Правда? И мы тоже! – выпалила она.
Она схватила Горста за руку, глаза ее сияли. Сердце у него снова подпрыгнуло, как будто это прикосновение было еще одним письмом от его величества.
– Гара восстанавливают в Открытом совете.
Финри украдкой огляделась и прошептала сиплой скороговоркой:
– Его сделают лордом-губернатором Инглии!
Долгая неловкая пауза, чтобы это осмыслить. Как губка, набухающая в луже с мочой.
– Лорд-губернатором?
Солнце будто скрылось за тучами. Лицу уже не было так тепло.
– Я знаю. Наверное, будет парад.
– Парад.
«Блядей». От прохладного ветра у Горста рябью пошла рубашка.
– Он его заслуживает.
Верховодил на взорванном мосту и за это удостоен парада?
– Вы его заслуживаете.
