Королева, которая сидела перед ней в кресле, выпрямившись и застыв, горько опустила уголки губ. Ей это тоже не нравилось.
Алис будет жить с ними, у них в семье, пока не повзрослеет и не сможет выйти замуж за Ричарда. В груди Норы зашевелилось беспокойство: точно так же, как Алис привезли в чужие края, Мэтти увезли куда-то, и они никогда больше ее не увидят. Она вспомнила, как Мэтти плакала, когда ей сказали. Но, мама, он ведь такой старый. Нора поджала губы, в глазах защипало.
Только не с ней. С ней такого не случится. Ее не отошлют невесть куда. Не продадут. Она желала чего-то иного, но не знала, чего именно. Ей приходило в голову, что можно стать монашкой, но что было делать?
Ричард опустился на колени и вложил ладони в длинные костлявые руки короля Франции; когда он встал, голова его клонилась вперед так, будто на ней уже сидел венец. Его широкая улыбка сияла ярче солнца. Он отступил обратно к семье, и глашатай выкрикнул имя Джеффри, которого должны были теперь наречь герцогом Бретанским и женить еще на какой-то чужестранке.
Нора сгорбилась. Славы ей никогда не видать, на ее долю ничего не останется, ей можно только стоять и смотреть. Она снова взглянула на принцессу Алис и заметила, что та печально потупилась, уткнувшись взглядом себе в ладони.
Джоанна вдруг зевнула, высвободила ладошку из пальцев Норы и уселась на пол.
Теперь вперед вышел, широко раскинув руки, кто-то другой, и громкий, сильный голос произнес:
– Мой господин, король Англии, как мы и условились, я прошу вас принять архиепископа Кентерберийского, и да возродится ваша дружба, да будет положен конец ссоре между вами – на благо обоих наших королевств и Святой Матери-Церкви.
В толпе раздались возгласы изумления, и по полю в сторону королей направился какой-то человек. Он был одет в длинный черный плащ поверх белой рясы, на груди у него висел крест. В руке он держал посох с витым наконечником. Громкий гул поднялся в толпе, со всех сторон люди вопили от возбуждения. За спиной у Норы кто-то пробормотал:
– Опять Беккет. Никак он не уймется.
Она знала это имя, но не могла вспомнить, кто такой этот Беккет. Он подошел ближе – высокий, изможденный человек в потрепанных одеждах. Выглядел он, как простолюдин, но шел, словно лорд. Все смотрели только на него. Когда он приблизился к ее отцу, гул и шорохи стихли, толпа затаила дыхание. Остановившись перед королем, тощий опустился на колени, положил посох, а потом и вовсе лег, распластавшись на земле, словно ковер. Нора чуть сдвинулась в сторону, чтобы видеть его в щель между матерью и отцом. Толпа подалась вперед, вытянув шеи.
– Мой милостивый повелитель, – сказал он певучим голосом, – я прошу простить мне все мои проступки. Не бывало еще на свете властелина более праведного, чем вы, и подданного более заблудшего, чем я, и я явился молить о прощении, уповая не на свою добродетель, а лишь на вашу.
Отец встал. На раскрасневшемся лице его вдруг отразилась огромная радость, глаза засветились. Тощий незнакомец все говорил, склонив голову, смиренным, умоляющим тоном, и король двинулся к нему, протянул руки, чтобы поднять его с земли.
Но тут Беккет произнес:
– Я вверяю себя вам, милорд, отныне и навсегда, во всем, кроме славы Господней.
Королева вскинула голову. За спиной Норы кто-то ахнул, еще кто-то шепнул: «Глупец». Отец, шедший к Беккету с распростертыми объятиями, замер на полпути. По толпе словно пробежала какая-то дрожь.
– Что это значит? – резко спросил король.
Беккет поднялся. Там, где его колени упирались в землю, на одеждах остались пятна грязи. Он встал, выпрямившись и вскинув голову.
– Я не могу отринуть волю Господню, милорд, но во всем остальном…
Ее отец бросился вперед.
– Я не на это соглашался.
Беккет, высокий, будто колокольня, не отступил, словно сам Бог стоял за его плечом. Он снова заявил:
– Мой долг – оберегать славу Господа нашего, Властелина небес и земли.
– Я – твой властелин! – Радость покинула черты короля. Его голос разнесся по полю раскатом грома. Больше никто не шевелился, никто не говорил ни слова. Он сделал шаг в сторону Беккета, стиснув руку в кулак. – Это королевство – мое. Не бывать здесь ничьей иной власти! Слышать не хочу про Бога, Томас, склонись передо мной и покорись во всем – или встретишь свою погибель!
Людовик торопливо спустился с помоста и бросился к ним, но его лихорадочный шепот остался без внимания. Беккет не шелохнулся.
– Я был рукоположен и вверен Господу. И не могу смыть с себя этот долг.
Отец Норы взревел:
– Я – король, я и никто другой, жаба ты, осел этакий! Никто, кроме меня! Ты всем обязан мне! Мне!
– Папа! Милорд… – Молодой Генрих шагнул было вперед, но мать протянула руку, схватила его и удержала на месте. Из толпы послышались еще голоса. Нора нагнулась и попыталась заставить Джоанну подняться.
– Я не собираюсь терпеть унижений! Склонись передо мной, передо мной одним! – Голос ее отца гремел, словно рокот рога, и толпа снова смолкла. Король Франции положил руку ему на плечо и одними губами сказал что-то, но папа развернулся и стряхнул его ладонь. – С этого дня всякий раз, как ему вздумается выступить против меня, он будет называть это Господней волей. Да поймите же вы! Ни от чего он не отказался… не желает он выказать мне никакого уважения… хоть бы и уважения свиньи перед свинопасом!
Толпа разразилась воплями. Кто-то крикнул: «Боже, благослови короля!» Нора тревожно огляделась. Люди, стоящие за ней, сновали туда-сюда и постепенно отступали, будто пытались сбежать, но очень медленно. Алиенора все держала молодого Генриха за руку, но теперь он начал тихонько протестовать. Ричард застыл на месте, всем телом наклонившись вперед и выпятив челюсть, словно рыба. Французский король взял Беккета за рукав, потянул в сторону и торопливо зашептал что-то ему на ухо. Но тот ни на миг не оторвал глаз от отца Норы. Его голос прогремел трубой архангела:
– Я служу славе Господней!
Посреди всего этого король всплеснул руками, словно собираясь взлететь; потом топнул ногой так, что, казалось, вот-вот расколет землю, и закричал:
– Уберите его отсюда, пока я его не убил! Славе Господней! Круглой белой заднице Господней! Уведите его, пусть исчезнет!
Взрыв его гнева заставил толпу отшатнуться. Резко сорвавшись с места, французский король вместе со своими слугами и гвардейцами увел Томаса прочь. Отец Норы принялся изрыгать проклятия и угрозы и размахивать руками, побагровев, будто сырое мясо. Молодой Генрих вырвался из рук Алиеноры и кинулся к нему.
– Милорд…
Король резко развернулся, махнув рукой, и сбил его с ног тыльной стороной ладони.
– Не суйся!
Нора подпрыгнула на месте. Не успели Ричард и Джеффри шевельнуться, как Алиенора уже ринулась к молодому Генриху, в несколько шагов оказалась рядом с ним, как раз когда он вскочил на ноги, и торопливо увела с собой. Следом спешила толпа ее слуг.
Нора осталась стоять. Только сейчас она поняла, что все это время не дышала. Джоанна наконец поднялась и обняла ее за пояс, и Нора обняла сестру в ответ. Джеффри бросился бежать вслед за королевой; Ричард помедлил, опустив руки и глядя на пылающего гневом короля. Потом развернулся на месте и припустил за матерью. Нора ахнула. Они с Джоанной оказались одни посреди поля, вдали от людской толпы.
Король заметил девочек. Затих. Огляделся, больше никого вокруг не увидев, и пошел к ним.
– Давайте… бегите! Все остальные меня бросают. Бегите! Вы что, дурочки?
Джоанна съежилась, спрятавшись за Нору. Та выпрямилась и убрала руки за спину – так она всегда стояла, когда с ней говорили священники.
– Нет, папа.
Лицо у него было ярко-красное, цвета сырого мяса. Лоб покрывала тонкая пелена влаги. От его дыхания Нору едва не стошнило. Он оглядел ее и сказал:
– Значит, будешь бранить меня, как твоя поганая мать?
– Нет, папа, – ответила она с удивлением. – Вы – король.
Он вздрогнул, и краска схлынула с его лица, словно волна с берега, а голос зазвучал мягче, спокойнее:
– Что ж, хоть одна из вас мне верна.
Он отвернулся и пошел прочь, на ходу подняв руку. Тут же со всех сторон к нему сбежались люди. Один привел под уздцы его большую черную кобылу, и папа уселся в седло. Возвысившись над пешими, он покинул поле. Стоило ему уехать, Ричард бегом бросился забирать Нору и Джоанну.
– Почему мне нельзя…
– Потому что я тебя знаю, – перебил Ричард. – Дай тебе волю, и ты тут же попадешь в беду. – Он подсадил ее в телегу, куда уже уселись Джоанна и француженка. Нора гневно плюхнулась на дно – им ведь всего только и надо, что подняться на холм. Мог бы и позволить прокатиться на его лошади! Щелкнул кнут, телега тронулась, и девочка, опершись на борт, уставилась вдаль.
Вдруг сидящая рядом с ней Алис сказала по-французски:
– Я знаю, кто ты.
Нора обратила к ней изумленное лицо.
– Я тоже знаю, кто ты, – отозвалась она.
