Он прижимается щекой к моим волосам, его голос становится мечтательным.
Я вспоминаю, как моя мама рассказывала о том, что Луна в эти три дня живет другой жизнью. Что время в Стране фей течет иначе и потому наш день там может оказаться целым месяцем.
Он молчит, потом добавляет:
– Интересно, скучают ли по ней в том мире.
Я не знаю, что сказать. Но потом понимаю, что в этом разговоре отвечать необязательно.
Он поворачивается ко мне лицом, опускает голову, и вот мы уже смотрим друг другу в глаза. Я тону в его фиалковых зрачках, и вдруг я в его объятиях и мы целуемся. Понемногу, шажок за шажком, он подводит меня к охапке соломы у стены. Мы ложимся на одеяло, и я радуюсь, что на мне длинная юбка и крестьянская блузка, потому что их легко снять.
Его руки и губы такие нежные, они касаются меня легко и мягко, точно крылья мотылька. Не знаю, как описать то, что он со мной делает. Вроде бы то же самое, что и мои прежние любовники, но у него это получается совсем иначе, меня охватывает жар, кожу жжет и покалывает от скрытого огня, который вспыхивает глубоко между ног и пробегает по жилам.
Я слышу свой стон, Джэк входит в меня, жарко дышит мне в ухо. Я чувствую тяжесть его тела, вдыхаю его запах. Мои бедра скользят по его бедрам, наши тела только настраиваются на тот самый совершенный ритм, как вдруг я просыпаюсь в своей постели, вокруг меня обвилась простыня, рука между ног, палец на том самом месте, двигается вверх и вниз, вверх и вниз…
Софи умолкает.
– Жестко, – поизносит Джилли минуту спустя.
Софи смущенно усмехается:
– Да уж знаю. Я и сейчас-то едва на месте сижу, стоит только вспомнить. А уж в ту ночь – я была так распалена, когда проснулась, что даже думать не могла. Так и продолжала, пока не кончила, а потом лежала, выжатая как лимон. Пошевелиться сил не было.
– У тебя ведь, кажется, знакомый есть, по имени Джек Кроу[33]? – спросила Джилли.
– Да, он еще салон татуировок на Палм-стрит держит. Я с ним пару раз встречалась, но… – Софи пожала плечами, – ты знаешь. Ничего не вышло.
– Да, верно. Ты мне говорила, что его, кроме татуировок, ничего не интересует.
Софи покачала головой, вспоминая:
– Да, он предлагал мне татуировки в интимных местах сделать, чтобы знали только я и он, и никто больше. О господи.
Кот распластался у нее на коленях, головой к животу, и задремал. Глубокое звучное мурлыканье волнами исходило от него. Софи оставалось только надеяться, что блох у него нет.
– Но парень из моего сна был вовсе не похож на Джека, – сказала она. – И к тому же его зовут Джэк, через «э».
– Что это за имя такое?
– Нормальное имя, из сна.
– Ну а потом ты его встречала, на следующую ночь?
Софи покачала головой:
– Нет, хотя не из-за отсутствия интереса.
На третью ночь я оказалась в домике, крохотном, прямо как из сказки. Повсюду развешаны пучки трав, очаг кажется огромным, особенно для такой маленькой комнаты, в нем черные железные горшки, чайник стоит прямо на камнях, толстые домотканые половики под ногами, аккуратно заправленная узкая кровать в углу, часы в простенке у двери, грубо сколоченный деревянный стол и пара стульев – у закрытого ставнями окна. Старуха как раз сидела у стола.
– Вот и ты, – сказала она. – Я тебя прошлой ночью искала, но не нашла.
Я так привыкла к этим ночным делам, что уже не пугаюсь, а принимаю все как должное, правда, на этот раз я немного разочарована тем, что оказалась здесь, а не в амбаре.
– Я была с Джэком, – говорю я, и старуха хмурится, но молчит.
– Ты его знаешь? – спрашиваю я.
– Слишком хорошо.
– С ним что-нибудь не так?
Я чувствую, как при одном упоминании его имени меня снова начинает бросать в жар. По-моему, с ним все очень даже в порядке.
– Не стоит он доверия, – говорит наконец старуха.
Я трясу головой:
– Мне кажется, он не меньше вас беспокоится из-за той женщины, которая утонула. Он мне про нее рассказывал: и как она уходила в Страну фей, и все прочее.
– Никогда она у фей не бывала.
– А куда же она уходила?
Теперь старуха трясет головой.
– Слишком много вороны каркают, – ворчит она, и я теряюсь в догадках: кого она имеет в виду, одного Джэка или все воронье племя? Неужели Джэков может быть много?
У меня даже мурашки бегут по коже. Я рядом с ним одним плохо соображаю; а если их окажется несколько, то у меня, пожалуй, и вовсе предохранители полетят и я просто растаю, как Снегурочка.
Но старухе я ничего такого не говорю. Джэк будит и доверие, и желание, чего о вас, бабушка, не скажешь.
– Ты нам поможешь? – говорит она вместо ответа.
Я сажусь напротив нее за стол и спрашиваю:
– О чем вы?
– О Луне, – отвечает она.
Я трясу головой:
– Не понимаю. Вы про ту женщину, которая утонула в пруду?
– Утонула, – говорит старуха, – но не умерла. Пока.
Я начинаю спорить, но тут до меня доходит, где я. Это же сон, а во сне может случиться что угодно, разве нет?
– Только ты можешь разрушить чары боглов, – говорит старуха.
– Я? Но…
– Завтра, когда будешь ложиться спать, положи в рот камешек, а в руку возьми ореховый прутик. Может статься, ты окажешься у меня, а может, и со своим Вороном, но, как бы то ни было, молчи, не говори ни слова. Иди на болото и не останавливайся до тех пор, пока не найдешь гроб, а на нем свечу, тогда скоси глаз, и очутишься там, куда я тебя водила давеча.
Она умолкает.
– И что я должна сделать потом? – спрашиваю я.
– То, что надо.
– Но…
– Я устала, – говорит она.
Она машет на меня рукой, и я опять просыпаюсь в своей постели.
– Ну и? – не терпелось Джилли. – Ты это сделала?
– А ты сделала бы?
– В ту же секунду, – выпалила Джилли. Она придвинулась поближе к Софи и заглянула ей в лицо. – Только не говори мне, что ты не сделала того, о чем она тебя просила. Не говори, что на этом все закончилось.
– Вся история показалась мне такой глупой, – ответила Софи.
– Ну, пожалуйста!
– Нет, правда. Одни бессмысленные загадки. Я знала, что это сон, что в нем вовсе не обязательно должен быть смысл, но, с другой стороны, сначала все было так связно, а потом совсем запуталось, вот мне и показалось… ну, я не знаю. Нечестно как-то.
– Так ты это сделала?
Софи наконец сжалилась.
– Да, – ответила она.
Я ложусь спать с маленьким гладким камешком во рту и долго не могу заснуть: мне кажется, что ночью я обязательно его проглочу и поперхнусь. Про ореховый прут я тоже не забыла, хотя какой толк что от того, что от другого – ума не приложу.
– Ореховый прут нужен, чтобы кикиморы и боглы не подступались к тебе, – слышу я голос Джэка. – А камень будет напоминать о твоем мире, о разнице между сном и явью, чтобы ты, забывшись, не разделила судьбу Луны.
Поросший травой бугорок, на котором мы стоим, как островок почти сухой земли посреди трясины, но и он пружинит под ногами. Я хочу поздороваться, но Джэк прижимает палец к губам.
– Старая она, матушка Погода, – говорит он, – да и странная, но в одном ее мизинце магии больше, чем простому смертному суждено повидать за всю жизнь.
Раньше я даже не задумывалась о том, какой у него голос. А он как бархат, нежный, гладкий, но совсем не похож на женский. Слишком звучный.
Он кладет ладони мне на плечи, и я чувствую, что вся таю. Я закрываю глаза, поднимаю голову, но он поворачивает меня спиной к себе. Накрывает ладонями мои груди и целует меня в шею. Я прижимаюсь к нему, но он приближает губы к моему уху и начинает шептать.
– Тебе надо идти, – говорит он тихо, его дыхание щекочет мне ухо. – На болото.
Я вырываюсь из его объятий и поворачиваюсь к нему лицом. Я хочу сказать: «Почему я? Почему я должна идти туда одна?» Но не успеваю я выдавить и звука, как его ладонь уже зажимает мне рот.
– Верь матушке Погоде, – говорит он. – И мне тоже верь. Только ты можешь это сделать, больше никто. Идти тебе или нет, выбирай сама. Но если хочешь попытаться, не говори ни слова. Ты должна пойти на болота и найти ее. Тебя будут соблазнять и мучить, но ты просто не обращай внимания, иначе лежать и тебе под Большой Корягой.
Я смотрю на него и знаю, что он видит, как он нужен мне, потому что в фиалковых глубинах его глаз читаю такую же потребность во мне.
– Я дождусь тебя, – говорит он. – Если смогу.
Это мне совсем не нравится. Собственно, мне и остальное тоже не понравилось, но я еще раз напоминаю себе, что это всего лишь сон, и киваю. Потом поворачиваюсь, чтобы уйти, но он перехватывает меня в последний миг, привлекает к себе и целует. Лихорадочно ищут друг друга языки, жарко пылают объятия, но вот он делает шаг назад.
– Я люблю твою силу, – говорит он.
Я не хочу идти, я хочу поменять правила, но чувствую, что стоит изменить хотя бы самую малость, как изменится все, и, может быть, во сне, который придет на смену этому, не будет и самого Джэка. Поэтому я провожу пальцами по его щеке, последний раз долго смотрю в фиалковые глаза, в которых так хочется утонуть, собираюсь с духом и поворачиваюсь, чтобы уйти.
