Сталь под костюмом (СИ) - CandyJupiter

— Неизвестный контрабандист с окрестностей Нефиса

Когда у тебя резко отнимается рука, ты можешь этого не заметить. Мозг блокирует перегруженные нервные окончания, это называют болевым шоком. После нервная система адаптируется к потоку ощущений и ты начинаешь чувствовать рану. В ее случае, это была жгучая боль от разрыва тканей, вырванных сухожилий и костей. А она была еще совсем ребенком, прочувствовав это на себе. И это было только началом, ведь вместе с рукой она потеряла и всю свою прежнюю беззаботную жизнь, родителей, сестру, да даже от имени пришлось отказаться.

И удивительно, на что способен человек, ведомый лишь страхом и желанием выжить, даже если он юн и неопытен. Бежать и прятаться, именно эти два первобытных порыва привели черноволосую девочку в вентиляционный узел одной из крупных станций на орбите Нефиса, где она обустроило свое небольшое убежище.

За несколько месяцев ребенок может научиться многому, например, запомнить расписание плановых технических обходов, ориентироваться в разветвленной сети воздуховодов системы жизнеобеспечения или найти взаимосвязь между мусорщиками-завсегдатаями местного причала и группой техников-энтузиастов с другого крыла, но при этом даже не запомнить название места и номер станции, где она находится.

Полноценной жизнью это, конечно, не было. Еда и вода давались большим трудом, а о каком-либо комфорте и вовсе речи не шло. Но хуже всего были боли. Врачи, конечно, обработали оторванную конечность и зашили рану со знанием дела, но стоило лишь на мгновение вспомнить тот день, как блеклая тень тех ощущений отзывалась в голове на месте потерянной руки. И этой бледной тени было достаточно, чтобы взвыть и до скрипа стискивать зубы. А забыть этот день было нельзя, он все изменил, и каждый раз всплывал в памяти, когда она слышала ее голос.

“Не надо!”, “Пожалуйста…”, “Я так не могу!”, “Мне больно…”, “Отстаньте от меня!” голос, что был похож на ее собственный, то и дело вопил эти фразы неслышно для людей вокруг. Это пугает, заставляет ощущать себя ненормальной, а потом вызывает боль. Сперва ты вспоминаешь как твоя рука под натиском неведомой силы отделяется, как из тебя начинает хлестать кровь и как маленькая детская ручка лежит окровавленная на полу в вашей с сестрой комнатушке. А потом фантомная боль сменяется на сильную неестественную пульсацию в голове, что спадает только спустя десять-двадцать минут. Но облегчение не приходит, ведь не смотря на все ощущения, тебе хочется снова услышать этот родной голос.

— Гарр, смотри, опять эта девчонка вылезла из своей норы, — двое мужчин в милитаризированном снаряжении сидели на стыке секций двух коридоров на импровизированном кордоне, один из которых высмотрел в сумраке технического закутка детский силуэт.

— Ну вылезла и вылезла, она здесь уже с месяц ошивается.

— Ага, а пару недель назад у нас к товару ноги приделывать кто-то повадился, так что… — мужчина сделал пару шагов со своего поста за листом бронепластин и включил фонарик на под дулом пистолета-пулемета, — Эй! Мелочь! А ну вылазь, разговор есть!

Луч тактического фонаря рассекал сумерки коридора, пока не наткнулся на вжавшуюся в стену девочку. Она тряслась и единственной рукой держалась за обрубок в районе второго плеча. Слезы на щеках отражали падающий свет фонаря и предательски сверкали, пока сама Лотта еле слышно выла сквозь стиснутые зубы. Очередной припадок застал ее врасплох, впрочем, как и незадачливого бойца, что непонимающе застыл на месте.

— Леби, ты чего застыл? — из чистого любопытства спустя минуту подтянулся и второй охранник, но также замер на месте, стоило кинуть взгляд через плечо напарника, — Еб-твою… Че с ней?

— У меня бывшую так от передоза корежило, но… Там еще пена изо рта шла.

— А она че, без руки че-ли?

— Походу… Раньше не замечал. Эй! — мужчина снял фонарик с кольцевого крепления и отпустил оружие болтаться на лямке, чтобы припасть на колено и рассмотреть девчушку поближе, — Ты меня слышишь?

Ответить она могла только кивком. И хоть боль уже стихала, на ее место приходил страх. Так ее еще не ловили ни разу, она не знала, чего ждать.

— Хорошо… Ты… В порядке? Вроде… Перестала трястись…

— Д-д-да… П-просто, рука… Болит, — нервно и тяжело сглатывая пробормотала девочку, отпуская перемотанную культю, чтобы хоть как-то вытереть лицо, но получилось лишь еще сильнее растереть и перемешать грязь с влагой от слез.

— И че нам с тобой делать?

— Д-д-да, не-нечего… Я… Просто п-пойду… — нервный смешок сорвался с ее губ, а рука потянулась к брошенной рядом потертой сумке, явно набитой каким-то барахлом.

И только сейчас оба охранника заметили сумку. В голове обоих промелькнула одна и та же мысль, а взгляд наполнился холодным презрением и подозрением без капли сочувствия.

Одного движение было достаточно, чтобы вырвать сумку из ладони ослабевшей девчонки. Через пару секунд по коридору начала разносится череда звуков соприкосновения различных предметов с металлическим половым покрытием коридора станции пока все содержимое не оказалось вне сумки.

— Много хлама… Есть что из нашего?

— Неа, ничо, мусор все какой-то. О! Сиги! У меня как раз кончились, — стоило мужчине склониться и потянуться за мятой пачкой, как его запястье мгновенно обхватили девичьи пальцы и сжали так сильно, насколько могли.

— Не трогай! — голос Лотты звучал максимально напряженно и даже в какой-то мере грозно, а заплаканные минутой назад глаза налились чистой яростью, — Они мои! Не отдам!

Двое вооруженных мужчин снова оказались в ситуации полного непонимания происходящего, пускай один из них рефлекторно и вжал дуло своего оружие в девочку, но даже не снял его с предохранителя.

— Малая, ты че?!

— Не дури, нам тебя шлепнуть, что высморкаться.

— Шлепай! Не отдам! — с трудом, но рука мужчины поддалась и была сдвинута в сторону, после чего девица резко отпустила запястье, схватила пачку и затолкала ее в один из карманов подранной куртки, что была ей явно не по размеру, — Мне за них пайку обещали, и две бутылки воды. А я два дня уже ничего нормально не ела!