Алла Гореликова - Зерна огня, или Свидетель деяния

Под вечер народу в трактир набилось под завязку.

И то: самый въезд в Себасту Приморскую, у ворот на Корваренский тракт – место со всех сторон удачное. Что стражникам отбежать от поста у ворот ради кружки-другой эля, что отъезжающим остановиться ради последней, «дорожной» чарочки, а то приезжим свернуть в гостеприимно распахнутую дверь да порадоваться окончанию долгого пути. К тому же именно за воротами на Корваренский тракт чадит и грохочет слободка кузнечной гильдии, а кузнецы, понятное дело, не дураки и поесть и выпить. Ну а если принять во внимание, что при таком расположении трактира хозяин его первым снимает с приезжих самую вкусную пенку – новостей, слухов и сплетен, – то ясно, почему ходят сюда не только ради доброй выпивки и, соответственно, не только те, кому негде получить оную выпивку ближе к дому.

Добавим, что буквы на вывеске трактира при некотором усилии читающего складываются в слова «Колесо и бутылка», но себастийцы, как и те из приезжих, что бывали в Себасте ранее, называют это славное местечко просто и без затей: «У Огюстена».

Сегодня трактир мастера Огюстена приютил компанию столичных гвардейцев, четверых столичных же купцов, молодого аристократа не то из Дельцы, не то вовсе из-под Вороньего Перевала, и бродячего заклинателя. Если же учесть, что в обеденной зале, как всегда, толклись сменившиеся с дежурства стражники, парочка местных шалопаев с развеселыми подружками, томимые нешуточной жаждой мастера кузнечной гильдии, карточный шулер Олли-Везунчик и вечно пьяный менестрель Мишо Серебряная Струна… В общем, ничего удивительного нет в том, что яблоку упасть было негде. Зато находилось место для бесчисленных кувшинов, бутылей и бочонков, содержащих в себе все разнообразие радующих душу напитков.

А если учесть и то, что у мастера Огюстена к напиткам подавалась весьма достойная закуска, то станет ясно, почему и трактирщик, и три его служанки сбивались с ног, но все равно не поспевали за заказами господ посетителей.

Поэтому, когда Серебряная Струна потребовал очередную порцию своего излюбленного вина «Знойная клубничка» – того самого сорта, что в торговых бумагах называется «Имперское красно-розовое», а торговцы меж собой называют «Ханджарская ягодка», хозяин заведения возмутился. Причем возмутился громко, явно в расчете на поддержку всего доброго люда.

– И эта пьянь называет себя менестрелем! – так сказал мастер Огюстен, чем и привлек к Мишо первые любопытные взоры. – Разве мы услышали от тебя хоть что-то интересное? Хоть одну разнесчастную балладу? Хоть какую завалящую историю, раз уж ты слишком пьян для баллад?! «Серебряная Струна»! «Пустая Бочка», вот как должен бы ты представляться честной публике! Тогда мы и не ждали бы от тебя ничего, кроме твоего «Вина мне!», и я пригласил бы кого другого для увеселения достоуважаемых господ, почтивших меня своим присутствием! Да хотя бы Никласа-сморчка!

– Кого?! – возмущенный рев Мишо довершил начатое: общее внимание к разговору было обеспечено. – Да он двух слов связать не может, твой Никлас! А когда поет, у порядочных людей уши в трубочку сворачиваются!

– Зато он поет, а не вином накачивается, как некоторые, – трактирщик бил, что называется, не в бровь, а в глаз. – Конечно, ты мог бы развлечь нас куда лучше Никласа, но что поделать…

– В самом деле, – подмигнув хитрецу-трактирщику, в разговор вмешался Везунчик. – Последняя история, которую мы от тебя слыхали, о старшем помощнике с «Ветреной Дамы», уже надоела всей Себасте. Расскажи нам что-нибудь посвежее, Серебряная Струна!

– Расскажи про туманную деву, Мишо, – подала голос подружка кого-то из шалопаев.

– Вот еще, – поднял взгляд от кружки кузнец Джош (не тот Джош, что с рынка, а тот, который прошлой зимой по пьяной лавочке сверзился с причала на лед и сломал ногу). – Бабьи бредни ваша туманная дева. А вот мой мальчишка давеча видел, как Серебряная Струна выходил из казармы «Волков». Как поживает сэр Тим, расскажешь нам, Мишо?

Толстые губы менестреля расплылись в довольной улыбке. Куда больше баллад и легенд любил он делиться новостями, услышанными от капитана «Волков побережья»; и, конечно, мастер Огюстен, и Джош, и пересевшие поближе стражники прекрасно это знали! Уж коли что и пользовалось у слушателей неизменным успехом, так это рассказы о королевских рыцарях.

– Сэр Тимоти оправился от раны, – преисполненным важности голосом сообщил Мишо. – И он рассказал мне, куда подевался сэр Бартоломью.

– И ты молчишь?! – возмутился трактирщик. – Ты втихаря накачиваешься вином, когда мог бы раскрыть нам секрет, вот уж почти месяц не дающий покоя всей Себасте?! Да я тебя на порог больше не пущу, раз ты способен на эдакое гнусное умолчание!

– Пустишь, мастер Огюстен, куда ты денешься, – уверенно возразил менестрель. – Потому что как раз сейчас я поведаю вам, что же произошло с бедным сэром Барти. Только налей мне все-таки вина!

– Нет, это нам налей вина, – окликнул мастера Огюстена приезжий гвардеец. – А ему выплесни ведро воды на голову! Иначе он заснет раньше, чем расскажет нам про сэра Бартоломью!

– Рассказывай, Серебряная Струна, – подытожил трактирщик. – Я угощу тебя, когда закончишь; но только если господа посетители сочтут, что история заслуживает награды.

Мишо Серебряная Струна измерил тоскливым взглядом глубину пустой кружки и, вздохнув, начал:

– Не мне объяснять благородным господам, как Орден святого Карела принимает к себе новичков. Однако напомню, что любой, в чьих жилах течет благородная кровь, может прийти к капитану рыцарского отряда и попросить испытания, и отказывать ему в том не должно. И все же месяц назад «Волки побережья» отказали в испытании соискателю благородной крови, и отказали не слишком-то вежливо.

– Что ты врешь! – голос Джоша едва перекрыл поднявшийся в зале возмущенный гомон – возмущенный, впрочем, не нарушением рыцарского кодекса, о коем заявил Мишо, а самим заявлением, не лезущим ни в какие рамки. Чтобы королевские рыцари…

– Ну и не буду дальше рассказывать, если слушать не желаете, – нарочито тихо заявил менестрель. – И не узнаете, что была для отказа причина, да еще какая.

– А хоть бы и была! – Заезжий аристократ пересел за столик рассказчика, причем пересел с грохотом, опрокинув по пути два табурета и чуть не въехав носом в пышную грудь спешащей мимо служанки. – Как можешь ты, всего лишь менестрель, оценивать степень вежливости королевских рыцарей по отношению к благородному человеку? Тем более тебя, полагаю, там не было?