Джек Коннел - Путь в неведомое

(«Северо-Запад», 1999, том 3 «Кулл и клинки Лемурии»)

В столице Валузии третий день шли грандиозные празднества. Вообще-то их размах не соответствовал поводу — легкой победе над племенами воинственных дикарей, вторгшихся в отдаленные горные районы королевства. Внезапно вспыхнувшая война окончилась столь же стремительно, сколь и началась. Захватив в Пасиене и Туне богатую добычу, плохо организованная орда разбойников замешкалась, переправляя обоз через своенравную речушку Хинта. Здесь и настигли их основные силы валузийцев, которые уничтожили врага в мгновение ока. Но, учитывая, что в сражении королевство не потеряло ни одного воина, да и раненых оказалось совсем немного, государственный Совет постановил достойно отметить окончание войны, чтобы такая яркая победа навсегда осталась в памяти как самих валузийцев, так и всех их возможных врагов.

Денег на торжества решено было не жалеть. Помимо казнь; свою лепту внесли многие представители знати и купцы, устроив ви дворах обильные застолья или просто выкатив на улицы бочки с вином. Не осталось в Валузии жен щипы, которая бы не извлекла из заветного сундучка самые богатые украшения и не надела бы лучшие наряды. Не было в эти дни мужчины, который бы не постарался показать, что он воин и герой.

На главной городской площади с утра до вечера развлекали зрителей искусство съехавшиеся отовсюду музыканты, лицедеи и фокусники, заставляя их одобрительно гудеть и ухать от восторга. Ближе к полуночи, когда вместо пестрых воздушных змеев в небе появлялись холодные бесстрастные звезды, на внешней крепостной стене зажигали несметное количество факелов. Багровый отсвет ложился на древние выщербленные мостовые, помогая припозднившимся горожанам поскорее вернуться к родному очагу. Валузийцы крепко засыпали в объятиях любимых жен и верных подруг, восстанавливая силы, чтобы наутро продолжить веселье.

Король Кулл, с утра в задумчивости восседавший на троне, лениво зевнул. Празднества утомляли, а не радовали его. Чересчур легкая победа разочаровала короля, который надеялся потешить себя хорошей схваткой с серьезным противником. Правая рука атланта то и дело сжимала кубок, словно то была рукоять меча, а вместо того чтобы провозгласить тост, ему хотелось издать неистовый боевой клич. Однако сейчас искру, короля находились не и с тошно вопившие о пощаде дикари, а сановники и иностранные послы. Они чинно сидели за приставленными друг к другу широкими столами, накрытыми белоснежной скатертью с ниспадающей до пола бахромой. На столах теснились чаши, кубки и кувшины, а полуобнаженные молодые рабыни внимательно следили за тем, чтобы туг же заменить любой из опустевших подносов на новое изысканное блюдо. Гости, соблюдая приличия, ели и пили мало, и каждый неотступно следил за взглядом Кулла и, поймав его на себе, почтительно склонял голову.

— Новая победа Валузии!… Великий король Кулл!… Его доблестные воины!… Мы не сомневались в несокрушимости… — монотонно бубнил очередной, на сей раз талунинский, посланник.

Грузный и широкоплечий, он скорее походил на мясника или капитана гребной галеры, чем на дипломата. Куллу всегда было трудно вникнуть в суть его речей, произносимых вперемешку со свистом и шипением. Дело, впрочем, свое он знал отменно, вел интриги только через подставных лиц и не скупился на мзду королевским чиновникам.

Соблюдение этикета стоило талунинцу гораздо больших усилий. С трудом закончив речь, посол облегченно вздохнул, откланялся и взмахом руки подозвал слуг. Те подтащили поближе к Куллу огромный отделанный драгоценными камнями сундук и торопливо открыли его. Ослепительно заблестела золотая и серебряная по суда, а диковинные хрустальные вазы и канделябры из нефрита сразу выставили для всеобщего обозрения.

Восторженный гул пронесся по залу. Королю пришлось изобразить на липе довольную улыбку и даже приподнять кубок, глядя в сторону талунинца. Но желания выступить с ответной речью у него не возникало. Предоставив эту честь главному советнику Ту, Кулл наконец-то встал с трона и прошел на смотровой балкон.

Внизу, под полуденным солнцем, шумела и переливалась яркими красками городская площадь. Сверху лаже трудно было себе представить, сможет ли втиснуться в человеческий водоворот еще один желающий развлечься. Толпы заполняли и другие видимые из дворца площади и улицы. Почти из всех печных труб поднимались узкие струйки дыма: хозяйки не знали отдыха, приготовляя снедь, которую по случаю праздника раздавали бесплатно. С балкона столица казалась гигантским муравейником.

«Вот ведь старая лиса! — подумал вдруг Кулл, вспомнив перекошенное от напряжения лицо талунинца.- Не очень-то умеет врать, но делает это каждый день. Конечно, ложь — это его оружие. Но зачем ему сейчас так рассыпаться передо мной в похвалах? Талунин поначалу немного впал в панику, когда до него докатились явно преувеличенные слухи о нашествии какой-то необузданной орды дикарей, но ведь потом все быстро разъяснилось. Жалкая кучка головорезов, нагруженная награбленным добром, даже не смогла оказать настоящего сопротивления. Талунинскому послу хорошо известно, что сражение с разбойниками больше походило на учебную разминку, но он упорно превозносит мои воинские заслуги в этой схватке как особо выдающиеся и доселе невиданные. Интересно, он с детства любил привирать или стал обманывать только тогда, когда поступил на государственную службу? Надо будет спросить у Ту, обучаем ли мы вранью своих послов.»

Как всегда, бесшумно подошел Брул и поставил на широкие перила два кубка с вином.

— Не нравятся дары Талунина? — с улыбкой спросил он.- Напрасно. Еще пара таких шкатулок — и мы окупим расходы на праздник. Старый скряга Ту умрет от счастья.

— Казна — его забота,- мрачно отозвался Кулл.- Видите ли, «пусть армия отдохнет, а народ повеселится». Клянусь Валкой, я не понимаю этого. Разве испытывает счастье крестьянин, зарезав к зиме барана? Мы как дети, ликующие оттого, что попали камнем в крысу или бродячую кошку. С каким наслаждением я выпил бы вино, сдобренное кровью поверженного врага, и закусил бы его еще бьющимся сердцем!

Брул пристально взглянул на него. Лицо короля побагровело, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Перед Копьебоем стоял уже не утомленный долгим пиршеством властитель, а великий и безрассудный воин, неустрашимый полководец, взирающий на вражеские колонны. Пурпурный плащ не мог скрыть могучую мускулатуру и широкую грудь атланта, стальные браслеты на руках, казалось, вот-вот разорвутся под напором вздувшихся сухожилий. Золотая диадема на голове сияла в лучах солнца, придавая королю сходство с богом войны.