— А что это значит? — удивился Майер, имевший некоторое представление о восточных языках.
— Англичанин решил, что это похвала, — пожал плечами Дмитрий. — И на ближайших учениях, решив похвалить своих турецких подчиненных, тоже крикнул: — карабучо!
— И что же случилось?
— К нему подошел переводчик и удивленно спросил: — почему белый господин сказал, что топчи [1] сунули снаряд не в ту дырку?
Некоторое время захмелевшие слушатели молчали, пытаясь понять, в чем соль. Первым догадался, как ни странно, скромняга Берг, и, прикрыв рот рукой, скорчился от хохота. Затем за ним последовали остальные, и только барон фон Левенштерн с недоумением переводил взгляд с одного смеющегося на другого, пытаясь понять, что же их так развеселило.
— Ох, уморил, разбойник! — вытирая невольно выступившие слезы, простонал сотник. — Так их, сукиных детей, что турок, что англичан, попили они нашей кровушки, аспиды.
Справедливо имевший славу первого полкового остряка, Бриллинг поначалу смеялся вместе со всеми, но затем, отчего-то почувствовал себя уязвленным. Выпей хорунжий хоть немного меньше, он, вероятно, сумел бы скрыть свои чувства, но теперь не имел сил унять антипатию, которую он подспудно чувствовал к этому странному моряку. Как будто они встречались прежде при каких-то неприятных обстоятельствах, но он никак не мог припомнить, при каких именно.
— Кстати, господа, — попытался он вернуть к себе внимание новой историей. — Совсем недавно до меня дошли слухи, что одна дама, с которой я был близко знаком прежде, поступила в сестры милосердия и отправилась в наши края с миссией Красного креста.
— И кто же эта таинственная дама? — скривил губы в недоверчивой усмешке Майер.
— Офицерская честь не позволяет мне открыть ни её имя, ни титул, — подпустил туману хорунжий. — Скажу лишь, что она принята в свете и её отец занимает высокое положение при дворе.
— И насколько близко вы были знакомы?
— Я бы сказал, более чем.
— Уж не хотите ли вы сказать, что эта дама последовала за вами?
— Именно так. Посудите сами, зачем ей покидать свет и ехать к черту на рога, если только не по зову сердца?
— Ах вы, проказник! Так у вас был роман?
— Увы, мой друг. И именно этот, как говорили в старину «марьяж», и стоил мне карьеры. Да-да, её папаша отчего-то взъелся на меня, и мало того, что отказал от дома, так и похлопотал, чтобы предмет страсти его обожаемой дочери убрали из Петербурга. Но, как видите, его усилия пропали втуне.
— Великосветская дама с титулом и высокопоставленным отцом, кто же это мог быть? — задумался вслух Майер.
— А я слышал, что ваше благородие вылетели из гвардии за скандал в ресторане, — с кривой усмешкой заметил Будищев.
— Что?! — вскинулся Бриллинг.
— Говорили еще, что какой-то купец лейб-гусара не то по матушке послал, не то сразу в бубен зарядил…
Большинство из присутствующих были изрядно навеселе, а оттого не сразу поняли, о чем говорит кондуктор. И прояви хорунжий больше выдержки, ему наверняка удалось бы обратить все в шутку или обернуть слова моряка против него самого, но в этот момент он узнал давнего обидчика и, против своей воли, вскочив с места, крикнул:
— Так это ты?!!
— Признали кого, ваше благородие? — издевательски отозвался в наступившей тишине Будищев.
— Я… я… я тебя убью!!!
— Да вы, батенька, надрались, — сочувственно покачал головой Дмитрий.
Взбешенный Бриллинг попытался схватиться за шашку, но привычные к таким сценам офицеры сумели пресечь назревающий скандал.
— Кажись, нам пора! — нетерпящим возражений голосом заявил сотник. — Завтра догутарим, коли охота будет.
— Честь имею! — кивнул, ничего толком не понявший Майер и щелкнул каблуками.
— Мы тоже пойдем, — согласно кивнул Шеман и решительно приказал подчиненным: — за мной!
— Что есть случиться? — широко распахнул глаза вообще ничего не сообразивший фон Левенштерн.
— Все было зашибись, братан, — тихо, практически про себя, ответил Будищев. — Даже никто не подрался.
На самом деле, он уже злился на себя за то, что не сдержался и выдал себя своему врагу раньше времени. Просто в описании данном Бриллингом, он сразу же узнал Люсию Штиглиц, и это почему-то неприятно задело его.
— Все в порядке, барон, — поспешил успокоить хозяина лейтенант. — Просто, нам, действительно, уже пора. Честь имею!
Возвратившись к себе в палатку, Дмитрий хотел было что-нибудь пнуть с досады, но заметив, что Федор мирно спит, решил не шуметь. В самом деле, злиться следовало только на себя. Ну, в самом деле, какое ему дело до хвастовства бывшего лейб-гусара? Хочет из себя корчить героя-любовника, да и флаг ему в руки… пусть потешится перед смертью! Еще пару дней потерпеть, и словил бы господин Бриллинг шальную пулю, от неведомого джигита. «Царство Небесное», как говориться. Спи спокойно, дорогой товарищ, мы за тебя отомстим. Тьфу!
А теперь что? Пока не начался поход, люди просто звереют от скуки. Так что, о ссоре моряка и таманца завтра не будут знать только глухие. То что один из них хорошо стреляет, причем на такие дистанции, что местным стрелкам и не снились, многим хорошо известно. И вот как теперь господина хорунжего на тот свет отправлять? Его там вообще-то черти заждались и подельникам без него скучно…
Занятый такими мрачными мыслями, Будищев машинально стащил с ног сапоги, надетые по случаю гулянки у Левеншетрна, и скинул китель, После чего растянулся на своем тюфяке и, взведя по привычке курок у «Смит-Вессона», неожиданно быстро уснул.
— Граф, вставай, — выдернул его из сонного забытья встревоженный голос Шматова.
— Не вставай, а вставайте, — зевнул он, переворачиваясь на другой бок.
— К табе посыльный пришел из штабу!
— Не к «табе», а к вам, — отозвался Дмитрий, пытаясь натянуть на глаза шинель, заменявшую ему в холодные ночи в пустыне одеяло.
— Да на хрена он нам нужен! — рассвирепел обычно кроткий Федор и решительно дернул своего «барина» за торчащую из-под шинели босую ногу. — Людским языком табе сказано, пришел посыльный! Скобелев требует!
— Бррр, — удивленно потряс головой кондуктор. — А зачем?
— А вот не доложили мне, — огрызнулся денщик.
— Ладно, — подскочил уже совершенно проснувшийся Будищев. — Умыться есть из чего?
— И умыться есть, и побриться, а чаю попьешь, когда вернешься от генерала.
— А если он меня пошлет, куда Макар телят не гонял?
— Значит, не попьешь.
— Дай хоть просто холодной воды, а то в горле пересохло…
— Пить надо меньше.
— Федя, блин!
— Я уже двадцать пятый год как Федя, — буркнул в ответ Шматов, подавая стакан воды перемешанной с клюквенным экстрактом.
В штабной кибитке его, помимо мрачного как черт Скобелева, ждали командир таманцев полковник Арцишевский и начальствовавший над моряками лейтенант Шеман. Стало ясно, что речь пойдет о вчерашнем инциденте и ничего хорошего от этого разговора ожидать не приходилось.
— Здравия желаю Вашему Превосходительству! — со всем возможным почтением поприветствовал генерала Будищев.
— Нет, вы только на него полюбуйтесь, — ухмыльнулся командующий. — Хорош, нечего сказать!
— Покорнейше благодарю!
— Будищев, не юродствуйте! Любого другого унтер-офицера за подобный фокус ожидало бы разжалование. Но вы известный изобретатель, можно сказать ученый, и… да к черту ваше изобретательство! Если бы, я не чувствовал себя обязанным за спасение Студитского, вы сегодня же встали бы в строй рядовым, и, смею заверить, никакие высокопоставленные особы не защитили бы вас!
— Осмелюсь спросить, ваше превосходительство, уж не идет ли речь о нашей размолвке с хорунжим Бриллингом?
— Размолвке? Нет, каково?! Да будь вы офицером, такую размолвку можно было бы разрешить только у барьера!
— А доложили ли вашему превосходительству, из-за чего произошел этот инцидент?
— Да какое это имеет значение?!
— Ну, если честь дочери военного министра не имеет значения…
