Брул довольно оскалился.
— Хороша потеха…
Возбуждение пикта передалось и Куллу. Однако он и виду не подал, что быстротечный бой хоть как-то затронул глубины его души. Опытный воин, он прекрасно понимал, что настоящая схватка предстоит впереди.
Дорби вскинул окровавленный меч и с вызовом засмеялся. Под холодным небесами безымянных гор, подернутыми туманной мглой, раздался его громовой хохот.
У ног великана на обагренном кровью снегу валялось не менее дюжины мертвецов. Стоя над грудой изрубленных тел, громадный наемник откровенно потешался над теми, кто не решался его атаковать.
Видя, что их нападение не увенчалась успехом, отряд преследователей остановился на приличном расстоянии. Позади них из ущелья выехало еще несколько десятков всадников.
Их предводитель восседал на черном, как смоль, жеребце. К нему незамедлительно подскакал какой-то человек, горячо указывая на свалку возле полуразрушенного моста.
Несмотря на расстояние, Кулл разглядел выражение неудовольствия, вспыхнувшее у него на лице.
Тем временем Дорби схватил под узды свою кобылу и направился к краю пропасти. Ступив на скользкие бревна, он осторожно прошествовал на противоположную сторону.
Как только верзила преодолел этот участок пути, Барон Осгорн незамедлительно отдал короткую команду. Несколько человек тут же бросились ее выполнять.
Вместе с Дорби тройка удалых вояк принялась стаскивать сооруженный не так давно мосток в пропасть. Понимая, что им никак не удается сдвинуть тяжеленные бревна вниз, к ним на помощь поспешил Филин и Рубан.
Подбадривая друг друга свирепыми криками, ватага смельчаков, принялась за дело. Противники поняли, что добыча ускользает от них, и во весь опор понеслись к страшному провалу. На этот раз они действовали более осмотрительно. При поддержке арбалетчиков большая их часть спешилась и ринулась к людям Дорби. Трое тотчас упали, пронзенные стрелами лучников Барона Осгорна.
Остальные попятились, сея в своих рядах сумятицу и смятение. В спешке один с ужасающим криком обрушился в пропасть. В последний момент он успел вцепиться в плащ ближайшего к нему воина и увлечь его за собой.
Дорби страшно оскалился. Сейчас этот великан был больше похож на разбушевавшееся чудовище, чем на человека.
Он был весь забрызганный кровью, словно беспощадный алый демон, поднявшийся из глубины преисподней. Филин что-то яростно прокричал ему, но тот даже и ухом не повел. Действуя, как заправский мясник, Дорби перерубал огромным мечом сыромятные ремни, которыми были скреплены дубовые бревна.
Серебристое лезвие раз за разом опускалась вниз, с тупым звуком вонзаясь в мерзлую древесину.
Один из противников пытался достать его длинной валузийской саблей, с хищным прищуром целя ему в грудь. Брул одним молниеносным движением поднял лук. Щелчок тетивы — и первая же стрела, отбила у храбреца всякую охоту лезть вперед.
Он нелепо взмахнул руками, опрокидываясь навзничь, как подкошенный репейник. Из оголенного горла торчало белоснежное оперение.
Однако арбалетчики противника были не менее удачливы, чем глазастый пикт.
Из тех, кто бросился к мосткам, чтобы скинуть их в пропасть, в живых остался только громадный Дорби. Один тяжелый болт пробил ему левую ногу, раздробив бедро, другой распорол кожаные доспехи, и намертво застрял в ключице. Из последних неимоверных усилий великан сумел-таки столкнуть обледенелые бревна вниз. На краткий миг противники замерли.
В полном молчании было слышно, как останки моста с грохотом полетели в непроглядную бездну, гулко ударяясь о выступы скал. Вслед за ними съехало тело мертвого Филина и без единого звука кануло в ужасающий провал.
Презирая жуткую боль, Дорби пошатнулся и медленно поднялся на одно колено. Даже издали было хорошо видно, каким нечеловеческим напряжением сковано его покрытое потом и кровью лицо.
Он злобно сплюнул, намереваясь повернуться к своим собратьям, которые уже спешили ему на помощь, но в следующий миг целая туча тяжелых стел, буквально изрешетила его с ног до головы, не оставив на нем ни одного живого места.
Парочка горячих наемников, прикрываясь щитами, попыталась оттащить его от края пропасти, но колючие стрелы, как зловещие осы, заставили их отступить назад.
На той стороне пропасти гневно заулюлюкали, посылая злобные проклятия в адрес Барона Осгорна.
Он хмуро посмотрел на обидчиков, поправил позолоченную маску, плотно облегающую его лицо, и отдал команду двигаться дальше. Вслед им полетели еще большие оскорбления, поддержанные воем голодных собак.
Хищные псы подняли такой злобный лай, что только покойник не поспешил бы убраться от них куда-нибудь подальше.
Напоследок ядовитый Мойли, на глазах черных всадников, столпившихся на противоположной кромке бездны, похлопал себя по заднице, давая ясно понять, какого он мнения о растерянной куче противников. После чего показал крохотный кулак и пришпорил коня.
Десяток смертельных стрел, выпущенных ему вослед, с тихим шорохом воткнулись в затоптанный снег, так и не долетев до маленького человечка.
С гибелью Дорби, подле которого полегли Филин и еще несколько отчаянных наемников, отряд барона Осгорна потерял чуть ли не треть своих бойцов.
Следуя за своим хозяином, ни один из воинов Силака не оглянулся назад, демонстрирую врагам полное пренебрежение. На их суровых лицах, обезображенных красноватыми татуировками, не отразилась и тени сожаления о погибших товарищах.
Привычные к виду смерти, к частым потерям близких друзей, они не слишком предавались бессмысленной горечи и тоске. По их непонятным и загадочным верованиям, души мертвых воинов переходили в лучшее царствие, где каждому уготовано и приличное угощение и прекрасная женщина.
Так стоит ли печалиться о тех, кто уже пирует на собственных поминках.
За все время боя спутница барона Осгорна не издала ни звука. Хотя от Кулла не укрылось, что гибель могучего Дорби отложила в ее сердце тяжелый осадок.
По правде сказать, атланту и самому было немного не по себе, ибо каким бы ни был человеком этот Дорби, погиб он как настоящий воин, ни чем ни посрамив ни своей ратной чести, ни достоинства.
Что касается барона Осгорна, то по красноречивым словам Брула выходило, что этот странный человек более всего походил на того, кто лишь по странному несчастью родился на грешной земле, а не на небе. Ибо его золотая маска и сдержанный характер годились разве что к благопристойным ликам светлых богов, а не к простым людям.
— В такой обстановке любая женщина согласиться быть спутницей бога, — с хитроватой усмешкой заметил пикт. — Разве что кроме той, в чьей душе больше демона, чем кроткого терпения.
