и стал карабкаться наверх, на броню. Его никто не остановил, Кацман даже подсаживал, от волнения больше мешая и стукаясь плечом об топор войны. С криком «Аллах акбар!»
Мустафа кинулся навстречу Страшилищу. Камера в руках Вани подрагивала.
Громыхнул взрыв.
– С перчиком, – улыбнулось Страшилище, облизнувшись.
Ваня Раскольников и опомниться не успел, как стена жилого дома втянула их танк с жадным чавканьем.
* * *
Синезуб, сведя глаза в кучу, отхлебывал из кубка, кубок перенастраивался на все дебильники одновременно и пьяно орал:
– Драккар идёт в депо! Следует со всеми остановками, кроме твоей! Стоя у края платформы, держи детей за руку или на поводке!
За роялем с хрюкотом и лязгом, то и дело падая в воду, отставало водопадающее, протягивало дебильник.
Харальд орал, пел и выл, как дитя:
– Ставки свершены и завернуты! Выхлоп танка через пять, две, раз ромашка!
Танк выпал из стены городской скунскамеры, разорвав плакат «Красота спасла твой мир, спасёт и другие!». Настоящая Красота вдали громогласно захихикала. Кощей направил свою хохотучу к танку, ему хотелось рассмотреть потроха до того, как сделать ставку.
Потому именно Кощей первым увидел, как лючок танка откинулся, и оттуда на ходу выскочил носатый человек, очень похожий на покойного мужа мамы Муры, чтоб он был здоров.
– Не делайте мою голову больной больше, чем она уже заболела от вас! – проорал человек в лючок. – Я не упущу такой гешефт и котлеты с рибой!
Танк тянуло к раззявленной во всё небо пасти, Кощей неосторожно глянул прямо на неё и едва не ослеп от красоты Красоты, и перед глазами принялись плавать круги.
– Это тут я могу сделать ставку на все мои жалкие сбережения? – слышал Кощей голос носатого человека.
Харальд в ответ хохотал.
– Банзай! – орало снизу, и до Кощея долетал запах горелых надежд.
– Я делаю ставку на то, шо этот драндулет сейчас лишится одного из членов, простите за выражение, экипажа! Моя ставка принимается?
– Лево руля!
– Держи прямее, рукожоп, у меня камера скачет!
– Эти бородачи на роялях – все как один коммунисты или шотландцы! Не будь я Уильям Галош! Куда вы дели свои балалайки? Куда завёл меня мой долг? За королеву!
– Галоша, заткнись! Лево руля! Поднять якорь!
– Ты не смеешь тут командовать, проклятый юбочник!
– Ом-м…
– Банзай!
– Гарри, твою пиндосскую душу, уйми этого придурка!
– Ты не смеешь указывать мне, представитель вероятного противника!
Кощей наконец уговорил плавающие перед глазами круги влиться в круговорот воды и увидел, как Харальд бьет распиской чело носатому человеку, а тот с восторгом кричит:
– Очень хорошо! Теперь дайте сюда мой выигрыш, потому как я покидаю баранку этого драндулета!
Его голос прокатился, прогремел, судьбоносно взвился над городом, и вдали от удивления очаровательно икнула во всю пасть Красота, а восторженные девушки принялись забрасывать носатого человека смрадными пушистиками.
– Кацман! Предатель!
– Я доберусь до тебя! Я из тебя бисквит сделаю!
– У-у, сдался проклятым шотландским коммунистам!
– Банзай!
Стена с хлюпаньем втянула танк обратно.
Красота воодушевленно чихнула.
* * *
Это ерзанье из стороны в сторону уже изрядно достало весь экипаж.
– Изучить вблизи уязвимые точки вероятного противника! Найти следы представителей вида! – напутственно надрывалась стена.
Стена тоже всех достала. И миссия всех достала. До того, что экипаж уже ненавидел вышестоящее руководство больше, чем друг друга, даже топор войны то и дело клевал носом, всё ниже опускаясь в разреженной атмосфере взаимной ненависти.
Ваню Раскольникова начало подташнивать. Укачали его американские горки, отчего он все больше с недоверием косился на Гарри Джонсона, который, похоже, не вкуривал, кто тут главное зло на Земле. Если, конечно, не считать вышестоящее руководство.
Гарри же тем временем заряжал орудие, насвистывая под нос родной гимн. Джек Воронье Гнездо смотрел на него зловеще, поглаживал нежно рычаги управления танком и нашептывал: «Ух ты, мой стальной жеребец. Приедем в крааль – я задам тебе овса».
Уильям Галош то и дело доставал часы-луковицу из кармана френча, открывал крышку и томно смотрел на портрет королевы. С трудом сдерживал себя, чтобы не затянуть «God Save the Queen», вытянувшись во весь рост. От нервного напряжения он подпрыгивал и бился головой о броню.
– Залп из всех орудий! – неожиданно рявкнул он.
Гарри Джонсон не подвел. С криком:
– Смерть мировому коммунизму! – он произвел выстрел в сторону разверстой на полнеба оскаленной пасти с аккуратно накрашенными красным губами.
Страшилище в небе проглотило снаряд, даже не поперхнувшись. На небе появились фиолетовые тучки, из которых пролился чернильный дождь. Танк тут же покрылся лишайными пятнами, из которых проросли грибы.
– Миру – мир! Мяву – мяв! – звеняще пели снаружи.
Чандро Индус раскачивался из стороны в сторону и утробно гудел. В промежутках между гортанным пением он победно заявлял:
– Мы все погибнем. Все тщетно. Мир это прах. Навстречу абсолютной Нирване. Мама лама кей банану!
В танке отчаянно не хватало храбрости Изи Кацмана. Раскольников чувствовал это желудком.
– Не отступать и не сдаваться! Не будь я Уильям Галош! – рявкнул британец и выхватил из нагрудного кармана кителя, словно саблю, кубинскую сигару.
– Галоша, бвя, – привычно разразился смехом Ваня Раскольников.
Уильям Галош побагровел, но решил, что нервы дороже и однажды он отомстит за все свои обиды всей Шотландии целиком. Успокоился и закурил.
Ваня даже расстроился. Ему отчего-то разонравилось злить командира.
Танк упорно полз вперед, влекомый неведомой силой. Джек Воронье Гнездо усиленно давил на тормоз. Ваня Раскольников молился богу и ядреной матери. Выглянув в бронещель, он обнаружил, что до бездонной пасти Страшилища осталось всего ничего, и скоро их туда засосет.
Пока все совершали ритуальные молитвы, коварный камикадзе очнулся от спячки и с криком «Банзай!» опять стал топить газ и рвать на себе кимоно.
Танк резво помчал вперед, на нижний правый клык Страшилища.
Джеку Воронье Гнездо удалось на минуту вырубить Изаму Оно прицельным ударом томагавка в голову, и индеец тут же закурил трубку мира. По танку пополз аромат подвальной плесени.
Ваня Раскольников распахнул люк и с криком «Русские не сдаются! Я сдам тебе японца!» вышвырнул надоевшего всем самурая из танка.
Из бездонной пасти Страшилища вырвался стремительный язык, в полете слизнул матерящегося по-японски Изаму Оно и втянул в себя, отчего Ване на минуту даже показалось, что Страшилище – очень даже симпатичное. Через мгновение оно довольно рыгнуло.
– Вот это я понимаю – демократия! – потряс кулаком в воздухе Гарри Джонсон. – Это вам за Перл Харбор!
Уильям Галош сообразил, что если сейчас они не надерут задницу этой пасти, то можно будет забыть и о чае, и о королеве, и
