– Там никого нет, – прошептала Гаота, зажмурилась и вдруг замолчала. Там, на храме и в самом деле никого не было. И магии не было. Никакой магии. Но эта магия была везде. Она лежала тонким слоем, пылинками, следами прошедших бед и горестей, случившихся радостей и праздников. Очень тонко, едва заметно, но была, а на храме ее не было. Совсем. Он был вычищен. Вытерт. Укрыт.
– Гаота? – повторил вопрос Юайс.
– Там… – Она сглотнула. – Там совсем ничего нет. Даже тени магии. Там… все укрыто.
– Быстро!.. – прошипел, вскакивая на ноги, Юайс. – Дойтен, идешь с ружьем и с Тьювом на крышу трактира. От храма как раз около сотни шагов. Будь готов и прислушивайся. Тьюв, ни у кого ничего не спрашивайте, поднимайтесь наверх, если будут какие двери, вышибайте или… Ну, ты знаешь. Мы поднимаемся на храм.
Гаота бежала за Глумой и проклинала себя за невнимательность: ведь видела же, видела, что выделяется храм, сияет белым пятном, стоило ей закрыть глаза и прислушаться, приглядеться внутренним взором к городу. Что же теперь будет? Что наверху? Чем она, маленькая и неумелая, может помочь Юайсу?
Наверху было пусто. Ветер выметал из-под штабелей камня сухую известку, шевелил сваленной в дальнем углу рогожей, под которой слайбы укрывали дракона.
– Ничего нет! – крикнул Фас.
– Что дальше? – скривил губы Чатач.
– Юайс? – с тревогой посмотрела на защитника Глума.
Со стороны ратуши донесся протяжный удар часов.
– Там, – ткнула пальцем в центр будущего верхнего зала Гаота. – Там.
Чистое и непроглядное таилось в самой середине верхнего яруса. И это чистое и непроглядное было стиснутым в кулак ужасом. Если его разжать, ужас захлестнет все.
– Где? – закричал Сос, выбежав почти к самой середине площадки.
– Стой, – крикнул Юайс и посмотрел на Глуму. – Теперь понятно, почему им было не до меня. Они вязали это колдовство. Долго вязали. Тут скрыта сила, сравнимая с защитой Стеблей. Но ничего, у меня есть еще одна Слеза.
– Юайс! – Глума побледнела. – Ты уверен? Если там Олс, мы погибнем.
– Может быть, – с болью посмотрел на Гаоту Юайс. – Закройся, девочка. Как ты умеешь. Закройся. Сейчас я вскрою этот гнойник, тогда и посмотрим, что нам делать. И ты, Глума, закройся. Встань поближе к Гаоте. Вот уж не думал…
– У тебя есть Слеза Бейна? – заинтересовался Чатач.
– Считай, что уже нет, – ответил Юайс, повернул рукоять меча, отщелкнул яблоко эфеса и поймал на ладонь прозрачный шарик, который сиял, как запаянное в стекло пламя.
– Все демоны мира!.. – вытаращил глаза Чатач. – Ты бы мог купить весь этот город! Ты мог купить Гар! Половину Сиуина! Четверть Блатаны!
– Зачем мне столько хлопот? – пожал плечами Юайс и бросил камень под ноги. Вспышка пламени едва не ослепила Гаоту, а когда она открыла глаза, то поняла, что не может двинуться и видит нечто ужасное.
Вся площадка была расчерчена восемью лучами, которые сходились в центре. На их концах лежали разбитые глинки. По каждому из лучей к центру рисунка медленно текла вылитая кровь. А в центре стояли трое. Замерший, со стиснутыми зубами Сос. Высокий воин, державший в руках маленькую девочку с искаженным от ужаса лицом. И лекарь Корп.
– Ну вот, – рассмеялся лекарь. – А со зрителями-то куда как веселее. Не пожалел, стало быть, защитник великую драгоценность? Вот уж не знал, что они еще в ходу. Хотя, говорят, еще сияют эти камешки в некоторых коронах… Впрочем, что сделано, то сделано. Секунды остались. Что бы ты ни совершил дальше, бродяга Юайс, ничто не отменит явления. Знай это.
– Ты защитник? – вдруг заговорил тот, кто держал в руках девчонку. – Я Мадр. Я раб Олса. Но я должен сказать. Клокс не сдался. Он устоял. Клокс не сдался.
– Заткнись!.. – прошипел Корп, рванул с груди треугольник и двумя ударами замкнул рот Мадра кровавым косым крестом.
Гаота скосила глаза влево, разглядела вздувшиеся жилы на шее Юайса, скосила глаза вправо, разглядела Чатача и Фаса, которые ничем не отличались от окаменевшего Соса. Зажмурила глаза и попыталась повторить то упражнение, которому Юайс учил своих воспитанников одним из первых. Разговор на охоте. Разговор, когда не должно быть ни единого звука. Ни одного. Когда даже дыхание может спугнуть дичь или привлечь охотника, если дичью стал ты сам.
– Что делать?
Она старательно проговорила это слово про себя. Еще раз. И еще раз. Нарисовала его огненными буквами на внутренней поверхности век. И повторила. И добавила к нему имя. Юайс. Юайс. Юайс. Что делать?
Сколько осталось ползти до цели кровавым ручьям? Минуту? Половину минуты?
Жилы на шее Юайса стали напоминать скрученные канаты. И в голове у Гаоты одно за другим всплыли слова:
– Разрушить. Изнутри. Дойтен. Свистнуть. Дойтен. Свистнуть. Быстрее. Колдовство расползается по всему городу. Но там оно слабее.
«Дойтен? – не поняла Гаота. – Свистнуть Дойтену? Как свистнуть? Зачем? Свистнуть Дойтену? Свистулька у него на груди?»
Дойтен и Тьюв каменными истуканами застыли на соседней крыше. Из-под рогожи на другом краю верхнего яруса выбрался Бас и медленно, словно ему приходилось прорываться сквозь невидимую стальную паутину, двинулся к Мадру, только плащ развевался за его плечами. Но Дойтен не шевелился. И кровь заливала лицо Мадра. И Бас был слишком нетороплив. И Гаота принялась бормотать про себя, кричать про себя, биться про себя головой о холодную безжалостную стену, потому что языки крови миновали уже середину пути, и время истекало.
«Дойтен. Свистни. Свистулька. Дойтен. Свистулька. Дойтен. Свистни. Тьюв. Свистулька на груди у Дойтена. Свистнуть. Дойтен!!!»
И далекий, как будто едва слышный, но пронзительный свист долетел с крыши трактира. И девчонка затрепетала в руках Мадра, обратилась в сверкающее чешуей и иглами что-то гибкое и ужасное, заставившее того взметнуть руки вверх, и удар Корпа не достиг цели, вонзился в грудь Мадра. А вдруг расправивший крылья Бас схватил Ойчу и взвился в небо.
– Все продумано, – рассмеялся Корп и исчез. И из пустоты донесся его голос: – Убийца убийцы годится для завершения обряда. Тем более если он убил великого имни.
В воздухе сверкнул стальной треугольник, и из горла Соса в центр рисунка хлынула кровь.
– Гаота… – захрипел Юайс. – Он убьет нас по одному.
– Меч… – просипела над ухом Гаоты Глума. – Твоя рука на рукояти меча. Впусти в себя погань. Только не выпускай меч. Ты справишься.
Это не было холодом или пламенем. Больше всего это напоминало сладость тлена. Гаота никогда не прикасалась губами к тлену, но теперь ей казалось, что он должен быть сладким. Невыносимо сладким. Отвратительно и неотразимо сладким. Он должен окутывать все. Поглощать живое и омывать неживое. Вот они, мертвые. Вот тень Мадра, который стоит над собственным телом и обливается слезами, что никогда не долетят до земли. Вот тень Соса, который не может понять, почему он сделал то, чего не хотел делать, и почему он не помнит того, что сделал. И вот прочие мертвые: они толпятся вокруг, но не подходят к кровавому рисунку. Они в ужасе. Они еще не осознали, что они мертвы. А вот и Торп. Он жив, но подобен мертвецу. Он стоит в центре круга, вымазав лицо в крови, и смотрит в небо, как будто именно там скрывается его покровитель.
