Кони неслись, как две стрелы, выпущенные сильной рукой. Томас украл, теперь Яра в этом не сомневалась, сильных и быстрых коней. У его коня на крупе была раздутая седельная сумка, и у Яры во рту появилась слюна. Возможно, он успел подумать о том, что они со вчерашнего дня не ели.
Преследователи вскоре отстали. То ли не решились нестись через чащу, сломя голову, то ли в самом деле Томас украл самых лучших коней, но когда лес кончился и впереди раскинулась долина с пожухлой травой, погони за ними уже не было.
Томас взял правее, там виднелись холмы. Ей показалось, что его темное от кровоподтеков лицо стало еще темнее.
— Что-то случилось? — спросила она.
Дорога позволяла ехать по двое, и она пустила коня рядом. Томас буркнул, не поворачивая головы:
— А как тебе это покажется?.. Мы с тобой, оказывается, ночью вырезали три семьи, в том числе и приютивших нас на ночь, а также сожгли в сарае женщин и детей... И всего-то за три медных денежки!
Она охнула, закусила губу. Потрясающий по жестокости и простоте план Тайных был безукоризнен. Даже не надо объявлять награду. Разъяренные и потрясенные таким чудовищным преступлением жители окрестных сел и городов будут их вылавливать, а выловив, убьют тут же на месте страшно и жестоко.
— Если так, — сказала она дрогнувшим голосом, — мы вряд ли доберемся до соседнего села. Они уже знают, где мы.
— Тайные?
— Те, у кого ты украл коней. А если собьются, Тайные наведут на след.
Дорога пошла вдоль холмов, иногда петляла, уходила то к ручью напиться, то стремилась промчаться по самой опушке леса. Томас долго ехал, погруженный в свои думы. Яра вздрогнула, когда он сказал внезапно:
— Я не прочь, чтобы они напали на след. Не сегодня, а через пару дней. А дня через три я сам выйду их искать.
Она зябко передернула плечами. Его лицо было холодным и жестоким. Он выглядел в самом деле готовым на все, в том числе готовым, если понадобится, сжечь в сарае живых людей.
Томас гнал коней, пока те не начали шататься от усталости. Яра чувствовала, что он готовится оставить коней, потому и выжимает из них все, но старалась не думать, как снова придется где идти через лес, где бежать, а где ползти, как змея, под нависшими над самой землей толстыми стволами.
— Здесь, — сказал он.
Яра спрыгнула с седла следом, стегнула коня по крупу.
— Ждите на той полянке!.. Ты уверен, что их найдут скоро?
Томас уже направился, конечно же, через самые густые заросли. Не оборачиваясь, бросил равнодушно:
— Найдут, найдут. Если не люди, то волки.
Она пошла следом, кипя от злости.
— Ты жестокий! Не знаю, тебя не дразнили в детстве людоедом?
Он сказал размеренно, не поворачивая головы:
— Удивляюсь, как это тебя не задушили еще в детстве... Правда, эту ошибку я могу поправить. Прямо сейчас.
Она пошла молча. Слова роились, как муравьи, но так же и разбегались, а ей хотелось выбрать самые острые, самые злые, самые ранящие.
Потом ей показалось, что она что-то слышит.
— Что это?
Томас прислушался, бросил нетерпеливо:
— Ветер в вершинках.
— Да нет, прислушайся!
Томас остановился, придержал ветки. Лицо его помрачнело.
— Да, твое кошачье чутье не подвело. Это собаки!
— Если охотники...
— Это не охотники, — отрубил он жестко. — А собаки не на поводках.
Он бросился головой вперед через поляну, топча пышные сочные папоротники. Яра неслась следом, как испуганная серна. Если собаки бегут далеко впереди охотников... хотя за ними гонятся не охотники, то лучше оказаться в руках Тайных: собаки попросту разорвут их, сожрут живыми. Их нарочито держат голодными, чтобы были злее и лучше брали запахи.
Томас бежал, как она заметила, петляя между деревьями, выбирал лощинки. Он прыгал через ямы, валежины и уже не берег силы, не расходовал экономно, как было раньше. Собачий лай прозвучал снова, на этот раз ближе.
— Ручей! — прокричала она на бегу. — У нас, чтобы сбить собак со следу, бегут по ручью или по реке!
Он молчал, но она заметила, что он сворачивает по распадку вниз, а там как раз и можно наткнуться на ручей. Возможно, в Британии собак так же стряхивают со следа. Если там, конечно, есть леса и ручьи.
— Да побыстрее же! — крикнул он на бегу. — Что ты топчешься на месте, как беременная корова?
Яра была уверена, что она несется сквозь лес, как смазанная жиром молния, рыцарь просто бахвалился своим мужским превосходством. Их, как он рассказывал, в юности заставляли бегать в полном вооружении вокруг замка да еще с камнями на плечах, и сейчас он только благодаря этому ломился сквозь лес, как огромный лось, за ним оставался след, будто пронеслась тяжелая рыцарская конница.
Собачий лай стал громче. Яра уловила в нем ликующие ноты, псы почуял их свежий след. Вскарабкаться на дерево, мелькнула паническая мысль. Если догонят псы, разорвут в клочья, а с людьми как-то можно договориться...
Томас был далеко впереди. Внезапно он остановился, махнул ей рукой.
— Быстрее же, улитка!.. Ручей!
Он с разбега влетел в воду и, не замедляя шага, понесся по руслу, разбрызгивая воду, вниз по течению. Это было глупо, бежать надо вверх, она знала это, но сейчас была чересчур измучена, чтобы спорить. Собаки так собаки. Она так устала, что не почует даже собачьих зубов...
Бежали, мокрые, как рыбы, перескакивали небольшие деревья, что перегораживали ручей, оскальзывались на камешках. Яра догнала, спросила, задыхаясь:
— Я... больше... не могу...
— Надо, — сказал он непреклонно. — Если нам повезет, то они пойдут вверх по ручью. Пустят собак по обе стороны воды, чтобы найти след, когда мы выберемся из ручья. Так им придется идти до самого истока... на беду такие ручьи не бывают длинными.
Они бежали, поворачивали, наконец лай отдалился настолько, что даже Томас оглядывался со злым удовлетворением.
— Кажется, мы оторвались...
Он даже не запыхался, отметила она с яростью. Сейчас Яра готова была бы стать такой тощей, как ее старшая сестра, кости да тугие жилы, или ее средняя, что после замужества и родов стала худой как доска, зато выносливой.
Яра всхлипнула:
— Я больше не могу...
Он остановился, в синих глазах было отвращение.
— Надо же так разжиреть... Сбросить бы тебе пару пудов, была бы как человек.
Она без сил опустилась прямо в воду. Та едва не зашипела от ее разгоряченного тела. «Насчет двух пудов я тебе еще припомню, — сказала себе сквозь частые судорожные вздохи. — Сейчас нет сил, а потом припомню».
Томас стоял, прислонившись к толстому дереву, что росло на краю ручья. В глазах было нетерпение, он словно бы вовсе не запыхался. Сказал брезгливо:
