К ужину женщины осмелели, начали переговариваться робкими птичьими голосами и друг с другом, на нее поглядывали искоса, пугливо, готовые умолкнуть в любой миг. Блестка сперва делала вид, что не замечает их, потом, когда они чуть освоились с ее присутствием, попросила одну дать ей иглу потолще. Бедняжка так испугалась, что сама исколола себе пальцы дрожащей руки. Над нею сдержанно похихикали, улыбнулась и Блестка, это как прорвало плотину, со всех сторон ее засыпали вопросами, она отвечала легко, шутливо, женщины осмелели, начали придвигаться ближе, донельзя гордые собой, что не страшатся находиться рядом с ужасной артанкой из страны чудовищ и людоедов, где не знают вина, не едят свинину и убивают всех, кто умеет читать и писать.
Иггельд появился ближе к ужину, мрачный, в почерневших от копоти доспехах, усталый. Блестка рассмотрела на нем посеченные латы, и в груди так остро кольнула тревога, что сама смутилась, застыла с иголкой в руке. Уж не беспокоится ли она о его здоровье? Или только хочет, чтобы дожил до того дня, когда передаст ее на руки брату?
Женщины быстро накрыли на стол, Иггельд быстро ел, запивая вином, с ним за стол сели Ратша, Апоница и еще двое невысоких крепко сбитых воинов. Может быть, и не воины, но всех крепких мужчин она определяла как воинов, иначе что за мужчины, они пили и ели, почти не отставая от Иггельда, повеселели уже после первого опустевшего кувшина, только Иггельд оставался мрачным.
Блестка услышала сочувствующий голос Ратши:
– Все еще ничего не слышно?
Иггельд потемнел, залпом выпил чашу вина, отшвырнул.
– Все, не наливай мне больше!.. Да, известно только, что она хотела увидеть самого Придона. Возможно, даже попыталась бы напасть… Сумасшедшая! Это же значит, ей пришлось не только летать над их воинским станом, но летать очень низко.
Один из воинов заметил:
– Но если бы даже как-то сбили дракона… ну, катапультой, к примеру, то ты бы заметил хотя бы его тушу. Такое и не заметить? Даже пусть посреди их лагеря?
Иггельд сказал зло:
– Это же вечно голодные артане! Они могут расчленить и растащить дракона на кусочки быстрее, чем муравьи растаскивают жабу.
– А кости?
– Кости рассмотришь только в чистой степи, а не в артанском лагере. Там сотни подвод, шатров, шалашей, какие-то ямы… Эх, Яська, Яська…
Ратша сказал утешающе:
– Она у тебя огонь-девка. Не хорони раньше времени. Такие так просто не гибнут. Давай сделаем вот что… У тебя в плену знатная артанка, у артан – Яська.
– В плену?
– Предположим, – сказал Ратша терпеливо, – что Яська просто попала в плен. Можно обменяться.
Пальцы с иголкой застыли, Блестка ощутила, как остановилось ее сердце. Кто эта Яська, из-за которой так страдает ее похититель? Не жена, женщины сказали, что он не женат. Вообще-то у него должна быть красивая жена… Но эта единственная женщина, что летает на драконе, для него значит очень много. Очень, видно по его почерневшему от горя лицу.
В груди разрасталась боль. Почему она не допущена к драконам? Почему не родилась этой Яськой?
* * *
Иггельд быстро помылся, переоделся и вернулся в зал, где все еще сидели воины. Блестка оставалась в дальнем углу с двумя женщинами из соседних домов. Все вышивали и весело щебетали, остальные разбежались раскатывать тесто на другом конце зала, готовить выпечку на утро.
Тяжелые железные кольца растерли ее щиколотки в кровь даже через тонкие голенища сапожек, но сейчас она забыла даже про боль, посматривала на него украдкой, замечала его пристальный взгляд. Иггельд разговаривал со своими воинами, но она все время чувствовала на себе его обжигающий взгляд, от которого по телу прокатывалась странная волна.
Потом к ней обратилась с чем-то Пребрана, Блестка отвечала, заметила, как вздрогнула и напряглась Пребрана, оглянулась, Иггельд подходил к ним, в его глазах непонятное раздражение.
– Спасибо, Пребрана, – сказал он. – Можешь идти. А ты, Артанка, пойдем, надо поговорить.
Пребрана поклонилась и ушла, сразу притихшая, удивив Блестку, только что рассказывала, какой их хозяин добрый, чуткий, отзывчивый, мухи не обидит, а сама как мышь перед драконом.
– А здесь говорить не можешь? – спросила она дерзко, прикусила язык и взмолилась, чтобы он не обращал внимания на ее слова.
Он нахмурился, буркнул:
– Могу, но лучше наедине.
– Как скажешь, – ответила она и добавила язвительно: – Хоз-з-зяин!
Он нахмурился сильнее, взял ее под локоть. Оковы на ногах звякали при каждом шаге, он хмурился, морщился, а когда она невольно прихрамывала, даже сделал движение подхватить ее на руки, но она ожгла его негодующим взглядом. Пока поднимались, она в самом деле чувствовала, что по всему телу разливается усталость. Не изнуряющая, но все-таки хорошо бы добраться до ложа и дождаться, когда явится Сбыслав и снимет это железо.
Оба они чувствовали взгляды оставшихся за столами. Никто не бросил в спину ни единого намека или пожелания, но Блестка ощутила, что все они думают одинаково: этот Иггельд ведет ее в спальню. На ложе. Чтобы овладеть ею. По праву победителя, по праву мужчины, по праву более сильного, по праву хозяина над рабыней, над схваченной в плен – да как угодно, но он в полном праве…
Ее пронзил ужас, в то же время от его крепкой ладони на ее локте по телу прокатилась теплая волна, ударила в ноги. Подниматься по лестнице стало тяжелее, сейчас бы лечь и в изнеможении раскинуть руки.
Она сжала челюсти, выпрямилась и пошла быстрее. Иггельд привел ее в другую комнату, более просторную, с окнами без решеток, уставленную дорогой мебелью. Даже ложе выглядело роскошнейшим, огромным, не меньше дюжины подушек, толстое покрывало…
Блестка презрительно усмехнулась, он проследил за ее взглядом, раздраженно отмахнулся:
– Это не моя прихоть. Так все сделали: и дом, и мебель. Меня просто сюда притащили.
– Ах-ах, – сказала она язвительно, – бедненький! Силой его притащили.
– Представь себе, – сказал он злее. – Здесь нет места для Черныша… Ну да, тебе этого не понять! Садись, давай поговорим.
Сам он остался на ногах, она опустилась в мягкое кресло с удобной спинкой, руки опустила на широкие подлокотники и сразу ощутила себя госпожой, что разговаривает со стоящим перед ней слугой.
– Извини, – произнесла она. – Извини!.. Я не подумала, что для тебя этот Черныш… Я помню, ревела в детстве, когда родители не позволяли мне приводить в мою комнату моего любимого жеребенка. Странно, я его тоже звала то Чернышом, то Чернышиком.
Он скупо улыбнулся.
– Удивительно, у нас так много общего.
– Но теперь мы взрослые, – напомнила она. – Я уже понимаю, что коней нельзя в спальню.
