Всего неделю назад он был героем Кельна, борцом против захватчиков, храбрым воином, человеком недюжинной силы и острого ума. Сейчас же люди Империи его превратили в животное — животное, у которого не осталось ничего, даже желания жить. Человек менее знатный, возможно, стал бы, подогреваемый ненавистью, искать пути спасения, но Хокмун, потеряв все, не хотел уже ничего.
Может быть, он сумеет очнуться и выйти из этого состояния. Но даже если это и произойдет, он станет уже совсем другим человеком, совершенно непохожим на того Дориана Хокмуна, что с такой доблестью сражался в битве при Кельне.
Свет факела и блеск звериных масок — ехидная свинья и оскалившийся волк; красный и черный металл; белые бриллиантовые и голубые сапфировые насмешливые глаза. Резкий шорох плащей и невнятный шепот.
Хокмун слабо вздохнул и закрыл глаза, затем, когда шаги раздались уже совсем близко, вновь открыл их и увидел склонившегося над ним Волка. Жар факела обжигал лицо, но Хокмун даже не пытался отвернуться.
Волк выпрямился и сказал Вепрю;
— Сейчас с ним бесполезно разговаривать. Накормите и вымойте его. Пусть он немного придет в себя.
Вепрь и Волк ушли, дверь захлопнулась, и Хокмун закрыл глаза.
Очнувшись, он увидел, что его несут по освещенному факелами узкому коридору, а потом он очутился в небольшой ярко освещенной комнате, где стояла покрытая дорогими мехами и шелком кровать; резной столик ломился от всевозможной снеди, в углу возвышалась сделанная из какого-то блестящего желтого металла ванна, наполненная горячей водой. Его уже ждали две девушки-рабыни.
С Хокмуна сняли цепи, одежду и осторожно положили его в воду. Кожу немилосердно саднило, когда рабыни, касаясь мягкими, нежными руками, мыли его. Потом его побрили и подстригли. Хокмун едва воспринимал все происходящее. Он лежал неподвижно, уставившись бессмысленным взором в пестрый мозаичный потолок. Он позволил одеть себя в мягкое тонкое белье, шелковую рубашку и бархатные штаны, и чувство блаженства, пока еще очень слабое, зашевелилось в нем. Но когда его усадили за стол и впихнули в рот какой-то фрукт, желудок его судорожно сжался, и герцога вырвало желчью. Ему дали немного теплого молока со снотворным и уложили в постель. Потом все ушли, оставив лишь одну рабыню присматривать за ним.
Прошло несколько дней, прежде чем Хокмун начал принимать пищу и осознавать роскошь своего нынешнего положения. В его распоряжении были книги и женщины, но он пока еще не желал ни того, ни другого.
Хокмуну потребовалось немало времени, чтобы вспомнить хоть что-нибудь о прошлой жизни. Правда, теперь та жизнь представлялась ему полузабытым сном. Как-то раз он открыл книгу, но буквы показались ему совершенно незнакомыми, хотя разбирал он их достаточно хорошо. Просто они представлялись ему бессмысленными, а в словах отсутствовали определенность и значимость, хотя книга была написана одним из почитаемых когда-то Хокмуном философов. Он пожал плечами и бросил книгу на стол. К нему подбежала одна из девушек-рабынь и, прижавшись, погладила его по щеке. Он мягко отстранил ее, подошел к кровати и улегся, положив руки под голову. Потом он спросил:
— Почему я здесь?
Это были первые слова, произнесенные им со времени прибытия в Гранбретанию.
— О, господин, я не знаю. Но вы, кажется, очень почетный узник.
— Да, на потеху лордам Гранбретании.
Хокмун говорил без всяких эмоций. Голос его был ровным и спокойным. Даже слова, которые он произносил, казались ему странными. Он посмотрел на девушку пустыми, остекленевшими глазами, и та задрожала. Это была блондинка, с длинными пышными волосами и хорошей фигурой; судя по акценту, родом из Скандии.
— Я знаю только то, господин, что должна выполнять любое ваше желание.
Хокмун слегка кивнул и обвел взором комнату.
— Можно догадаться, для чего они готовят меня, — тихо пробормотал он.
В комнате не было окон, но воздух был немного сыроватым, и поэтому Хокмун решил, что помещение находится под землей. Он отсчитывал время по лампам — ему казалось, что их заправляют один раз в день. И по его подсчетам, он провел здесь уже две недели, прежде чем снова увидел Волка.
Дверь резко распахнулась, и в комнату вошел высокий человек, затянутый с головы до ног в черную кожу и вооруженный длинным, широким мечом с черной рукояткой. Из-под маски донесся приятный мелодичный голос — тот самый, что Хокмун слышал тогда, в полуобморочном состоянии.
— Ну, наш узник выглядит совсем неплохо.
Рабыни низко поклонились и исчезли. Хокмун, ловко подпрыгнув, соскочил с кровати.
— Замечательно. Вы в отличной форме, герцог Кельнский.
— Да, ничего.
Он беззастенчиво зевнул и, решив, что мало проку в топтании на месте, снова улегся на кровать.
— Я полагаю, вы знаете, кто я такой, — сказал Волк с ноткой нетерпения в голосе.
— Нет.
— И не догадываетесь?
Хокмун не ответил.
Волк подошел к столу, на котором стояла огромная хрустальная ваза с фруктами; рукой, затянутой в перчатку, взял гранат и наклонился, будто рассматривая его.
— Вы полностью оправились, милорд?
— Похоже на то, — ответил Хокмун. — Я чувствую себя превосходно. Все мои желания удовлетворяются. И теперь, я полагаю, вы намерены позабавиться со мной?
— Кажется, это не особенно беспокоит вас?
Хокмун пожал плечами.
— Все когда-нибудь кончается.
— Ну, это может длиться всю вашу жизнь. Мы, гранбретанцы, — народ изобретательный.
— Человеческая жизнь не такая уж длинная.
— Так случилось, — начал Волк, перекидывая гранат из одной руки в другую, — что мы решили помиловать вас.
Хокмун безучастно молчал.
— Вы не очень-то разговорчивы, дорогой герцог, — продолжал Волк. — Забавно, но вы до сих пор живы лишь по прихоти одного из ваших смертельных врагов, так жестоко расправившегося с вашим отцом.
Хокмун нахмурился, как будто что-то вспоминая.
— Я помню, — нерешительно сказал он. — Мой отец. Старый герцог.
Волк бросил гранат на пол и поднял маску. Под ней скрывалось красивое широкое лицо.
— Я убил его. Я — барон Мелиадус Кройденский.
Жестокая улыбка играла на его полных губах.
— Барон Мелиадус?.. Э… убили его?
— Вся мужественность, похоже, оставила вас, милорд, — зло пробормотал барон. — Или вы снова хотите обмануть нас?
Хокмун поморщился.
— Я устал, — сказал он немного погодя.
Мелиадус удивленно посмотрел на него.
