– Да, – согласился Аснерд и добавил: – Но – за мной. Уже скоро доберемся.
– Ага, скоро, – буркнул Вяземайт.
– Что-то не так? – поинтересовался Аснерд грозно.
– Да нет, все так. – ответил Вяземайт лицемерно. – А у тебя еще много здесь знакомых?
Аснерд фыркнул, выехал вперед. Навстречу пронизывающий ледяной ветер, на сытый желудок в нем никакого холода, никакой враждебности, просто ветер. Все трое цепочкой тащились следом. Вяземайт и Конст в седлах передавали друг другу мешок, Придон слышал их голоса, иногда насмешливые, иной раз удивленные. Часто умолкали надолго, а если ветер менял направление, слышно было хруст мощно работающих челюстей.
Впереди по горам неслась крохотная фигурка скачущего коня. Придон рассмотрел в седле человека в доспехах и с красным плащом за спиной. Конь скакал по скалам, как горный козел, что знает каждый выступ, каждый камешек. Всадник повернул голову в их сторону, Придону почудилось пламя на месте глазниц, затем всадник исчез за выступом скалы.
Придон украдкой посматривал на воеводу. Тот слегка помрачнел, лицо стало задумчивым.
– Аснерд, – сказал Придон с надеждой, – ты же видел… Ты же видел!
Воевода нехотя кивнул.
– Да.
– Всадника на крупном коне?
– Верно.
– С красным плащом за спиной?
Аснерд подвигался в седле, лицо из задумчивого стало недовольным.
– Придон, его многие видят… Это же Забертур! Придон оглянулся на Вяземайта с Констом, те смотрели только в мешок, не замечали даже их двоих.
– Ну и что? – сказал он жалко. – Аснерд, я не знаю даже всей Артании, а уж здешние порядки…
– Это старая история, – буркнул Аснерд. – Очень старая. Ее забыли даже здесь, в горах.
– А ты откуда знаешь?
– От Льдяста. Я у него бывал раньше, когда-то мы даже дружили. Ну, мне так казалось. Словом, жил был тцар, который привел в эту долину полумертвых изгнанников и беглецов из разных племен. Он создал из них новое племя, а затем половину жизни провел с мечом в руке, защищая и укрепляя страну. Наконец он добился, что другие племена его признали, перестали тревожить набегами, а затем ему предложили руку самой красивой женщины мира! И вот должна быть свадьба…
Придон сглотнул ком в горле. Весь мир говорит о свадьбе, грезит о свадьбе, творит свадьбы. Вон два горных коршуна летят крыло в крыло, по перьям видно, что сейчас пойдут вить общее гнездо, вон две одинаковые скалы…
– И все люди, – продолжал Аснерд почти через силу, – знали и говорили с благодарностью, что не было большей заботы у него, чем благо его молодой страны! Боги, которые в те века больше, чем сейчас, вмешивались в судьбы людей, усомнились и решили проверить, так ли это. И тогда явился к нему один и предложил на выбор: жениться, жить долго и счастливо, вырастить сынов, даже внуков посадить на коней и сделать воинами… или же умереть сегодня, в цвете лет, но оставшиеся дни жизни тратить медленно, медленно…
Придон ахнул:
– Это же… это бесчеловечно!
– А при чем тут человечность? – удивился Аснерд. – Выбор предложили боги.
– И что выбрал молодой тцар?
– Поколебавшись, – сказал Аснерд тяжелым голосом, – что было, то было, он выбрал все же последнее.
– Что? – не поверил Придон. – Что он выбрал? Аснерд не повел бровью, продолжал, будто не слышал:
– Был тогда по всей стране плач великий, ибо умер красавец тцар, что безумно любил страну и заботился о ней. Плакала молодая невеста, что, так и не став женой, превратилась во вдову… И вот тцар каждый год просыпается от вечного сна, выезжает на коне на белый свет. Три дня скачет, смотрит, вопрошает, как живут люди в его стране, которую он создал, ликует ее успехам и горько рыдает над поражениями, над павшими воинами. Три дня ему отпущено в каждом году. Иногда он что-то успевает сделать для своей маленькой страны великое, полезное… А потом снова земля с грохотом разверзается… ты еще услышишь!., он падет в бездну и засыпает до следующего года.
Придон слушал в благоговейном молчании. По спине бегали мурашки, а кожа на руках вздулась пупырышками. Аснерд взглянул в его потрясенное лицо. По губам старого воеводы скользнула горькая усмешка.
– Ну как?
– Я бы так не смог, – прошептал Придон.
– Он был настоящий тцар, – согласился Аснерд. – Настоящий.
– Настоящий, – сказал Придон с трудом. – Я… я не такой. Это Скилл у нас настоящий. Он весь в отца. А я… я в маму.
Аснерд дотянулся и похлопал его по плечу. Звук был такой, словно шлепал по огромному обкатанному волнами камню. И по твердости плечо Придона не уступает камню. Вот только сердце у брата Скилла совсем не каменное. Нет, у героя сердце и не должно быть каменным, иначе не услышит горестных криков тех, кого должен защищать, но все же сердце Придона слишком уж похоже на сердце девочки-подростка.
– Я не знаю, что тебе сказать, – признался Аснерд. – Не знаю, что лучше. Это слабость… наверное, я уже старею, теряю волчью хватку, которой гордятся все артане, но скажу как свое личное, хоть ты и не поверишь, – пусть будет правильно и то, и другое.
– Что?
– Большой стране, как вот наша Артания, нужны и железные герои, и мягкосердные ревуны.
– Ревуны? – переспросил Придон. – А что это за звери?
Аснерд отвел глаза в сторону. Придону показалось, что по губам старого воеводы пробежала едва заметная усмешка.
– Плаксы, – ответил он коротко. Придон прикусил язык.
Дорога истончилась, пропала, еще сутки пробирались только по указке Аснерда. Он не то сверялся со звездами, не то ориентировался по вершинам гор, затем появилась тропка, выросла в дорожку, а та и вовсе превратилась на следующий день в настоящую дорогу.
По обе стороны начали попадаться широкие каменные плиты с высеченными на них знаками и фигурками зверей. Дорога все еще поднималась, под копытами трещал лед, в щелях белел настоящий снег, хотя середина лета. А затем Аснерд ликующе вскрикнул:
– Ну, кто сомневался?
За все время в горах им попадались разве что крохотные каргалистые деревья, чудом выросшие в трещинах, щелях. Обязательно низкорослые, покрученные, почти всегда одинокие, в таких расщелинах места только на одного, всегда все мелкое, кривое, разве что на дрова, а тут вдруг сперва мелколесье, Луговик вброд перешел мелкую горную речушку, и за ней сразу от воды пошли такие сосны, что, будь у Придона шапка, уже свалилась бы с головы. Вершинки все упираются в небо, стволы ровные, вытянутые, дрожат от жажды дотянуться до небес, разорвать острыми вершинками брюхо облакам…
На вершине неприступной горы гордо и надменно высилась над остальными горами, долинами, селами и пастбищами массивная крепость, что показалась Придону просто продолжением самой горы.
