– В любом случае, военные взорвали бы этот гексакоптер при отступлении. Так написано в инструкциях. Врагу не должна достаться наша техника.
Рогозин понял, что спор с умной девчонкой ни к чему толковому привести не сможет – у неё на каждый его вопрос свой ответ найдётся.
– Короче, до космопорта идём своим ходом, – отрезал он. – Никакой помощи нам не нужно! Устала – устроим привал.
– Я не устала, – тем же тоном ответила Ирина, вскочила и быстро пошла дальше.
Гексакоптер улетел.
…Альфа Центавра медленно спускалась к горизонту. Да, закаты здесь воистину чудесны. Облака отбрасывали тени, расплывающиеся в небесах. Море травы теперь отливало золотым, деревьям же закат придал оттенок загадочности, будто одухотворив их. Вот алеющий диск звезды коснулся горизонта, всё глубже утопая в нём. Почувствовалось прохладное дыхание вечера.
– Ирина! – Рогозин окликнул свою спутницу, упрямо шагающую вперёд и, казалось, совсем его не замечающую. – У меня созрело предложение: давайте устроим привал. Ночью мы тут заблудимся! Устроим бивак, разожжём костёр…
Та остановилась, обернулась, задумчиво посмотрела на сенатора.
– Хорошо, пусть так, – согласилась она.
Сенатор быстро примял траву на месте бивака, для разведения костра предложил использовать ветки сухого дерева, стоящего неподалёку. Ирина молча наблюдала, как он трусцой сбегал к нему, залез, обломал несколько сучьев и вернулся обратно. В кармане пиджака им были найдены зажигалка, которую тот всегда носил с собой (на всякий случай), и несколько мятых чеков банкомата, которых тот никак не решался выбросить.
– Скряга… – попытался пошутить про себя Рогозин, но улыбки своей спутницы не дождался.
Костёр с треском занялся. Сложив веточки домиком, сенатор сначала дал им разгореться, а потом стал подкладывать сучья побольше, когда пламя окрепло. Ирина наблюдала за таинством рождения огня, и лицо её становилось нежнее в тёплых отсветах.
– Я не знала, что ты умеешь разжигать костёр, – сказала она. – Я думала, что все тебе подобные могут только бумажки перекладывать и пером водить.
Рогозин усмехнулся:
– Я и не такое умею. Двигайся поближе, здесь теплее.
– Ты меня всю ночь согревать будешь? – по лицу Ирина скользнула улыбка.
– Скорее всего, да, – пожал плечами Виктор Алексеевич. – Если усну – замёрзнем. Так что, ты спи, а я послежу за огнём.
– Я не хочу спать, -ответила Ирина и отвела глаза. – Я есть хочу.
– Ну… – Рогозин беспомощно развёл руками, – еды мне достать неоткуда. Разве что из воздуха, но я не умею. Как только дойдём до космопорта, с меня обед.
– Хм… до него ещё дойти надо, – усмехнулась Ирина.
Рогозин подкинул дров, и пламя загорелось ярче.
– Продолжим путь утром, когда рассветёт, – сказал он.
– Ну да… – вздохнула она.
Виктор Алексеевич любил смотреть на огонь. В треске дров, шорохе пламени, мечущихся тенях вокруг было что-то завораживающее. Это успокаивало, наводило на мысли. Рогозин придвинулся ближе, ощущая на лице жар, обнял колени. Совсем как в детстве, когда, будучи мальчишкой, уходя в ночевую, он устраивал со своими друзьями костры, жарил на углях картошку и сладкий малийский перец. Тогда было весёлое время. Тогда он был счастлив.
Почувствовав на себе пристальный взгляд, Виктор Алексеевич, покосился на свою спутницу.
– Следишь? – спросил он.
– Я раньше никогда не видела сенатора живьём, – ответила Ирина. – А так… наедине, да ещё во внерабочее время… даже не мечтала.
– А что тут мечтать-то? – усмехнулся Рогозин. – Можно подумать, что я певец известный какой-нибудь или писатель…
– Да нет, дело не в этом. Весь прикол в том, что в твоём обществе, именно сейчас… ощущается вся важность момента…
– То есть? – не унимался он.
– Певцы или писатели… эти просто крутые, их ты как бы просто хочешь, а здесь свершается что-то историческое…
Рогозин расхохотался.
– Надо же! Вот такого мне ещё никто не говорил!
– Что ты смеёшься-то? – смущённо улыбнулась Ирина. -Прикольно слушать девчачьи бредни? Ну вот сам вспомни, в моём возрасте ты разве не мечтал… проснуться с какой-нибудь актрисой или певицой с обложки журнала?
– Да нет, – пожал плечами Виктор Алексеевич. – Я мечтал проснуться с Зиной из соседней комнаты (она, правда, была старше меня лет на пять и была замужем, но тогда это было не так важно) или с Кристи из саксонской общины. Я старался мыслить реально.
Ирина рассмеялась:
– Нет, мы, девочки, не мечтаем о парнях-соседях. Только о поп-певцах и актёрах.
– Зато потом рвётесь замуж, когда кажется, что уже поздно, – фыркнул Рогозин.
– Нет-нет! Это неправда! – возмутилась Ирина. – И что ты себе позволяешь?
"Значит, правда" – решил про себя Рогозин и самодовольно улыбнулся.
– Мой жизненный опыт позволяет мне выдвигать подобные суждения, – ответил он. – Ты – ещё не все девушки Федерации, к тому же ты молода. Кто знает, как ты будешь рассуждать лет через десять?
– Кто знает, что будет лет через десять? – махнула рукой Ирина. – Ты знаешь? Я – точно нет. Я не хочу говорить об этом. Если ты постоянно твердишь о своём огромном жизненном опыте, давай поговорим о нём. Может быть, я, молодая девушка, смогу что-нибудь почерпнуть из этого "океана мудрости"?
Рогозин не обратил внимания на эту колкость.
– Давай, поговорим. Какой вопрос ты хочешь мне задать?
– Мне интересно, каково быть в центре внимания?- задумчиво спросила Ирина. – Вращаться в высшем обществе, участвовать в работе над большими проектами, выступать перед публикой…
– Это тяжело, -ответил Рогозин. -Иные могут дожидаться окончания срока, безучастно посещая заседания, бездумно голосуя за те проекты законов, которым импонируют сенаторы соседних провинций. Добросовестная же работа сенатора всегда сопряжена с большими трудностями. Мне ежедневно приходится принимать решения, от которых зависят судьбы миллионов людей.И решение это должно быть осознанным. Поэтому приходится быть специалистом во всех сферах, знатоком, а для этого необходимо постоянно учиться, расширять свои знания, быть всегда в курсе событий. Да, выступать перед публикой мне всегда нравилось, всегда нравилось быть в центре внимания. Я могу сказать точно: я люблю свою работу. Это работа, которую я не выполняю по чьему-то принуждению, я действую исключительно из соображений своей совести. И ответственность за свои проступки, за свою лень, если таковая проявится, я несу не перед кем-то, а перед своей совестью.
– У некоторых нет совести, – сказала Ирина.
– У меня есть, я хочу в это верить. В любом случе, она меня ещё ни разу не подводила.
