Над стенами крепости прозвенел радостный крик, а в рыцарском стане было гробовое молчание, если не считать чей-то невольный вскрик, то ли ужаса, то ли восхищения искусным ударом. Великий магистр лежал недвижимо лицом вниз. Оруженосцы и слуги бросились на помощь, а рыцарь лютичей, отсалютовав мечом крестоносцам, повернул коня и медленно поехал к раскрытым воротам.
В рыцарском стане началось волнение. Либо невежа лютич не знал, что бой еще не окончен, ведь когда копья сломаны — остаются еще мечи, либо он знал больше, чем они...
Оруженосцы перевернули неподвижное тело, о чем-то возбужденно поговорили между собой. К ужасу рыцарей, могучего Гваделупа подняли и понесли в лагерь. В грязи осталось красное пятно.
— Ранен? — вскрикнул один рыцарь во весь голос.
— Если и ранен, то смертельно, — ответили слуги.
Они опустили магистра на землю. Примчался лекарь, суетливо поднял разбитое страшным ударом забрало. Лицо магистра было смертельно бледным, изо рта текла кровь. Рыцари подавленно молчали. Магистра знали как победителя турниров, искуснейшего воина, а здесь он был выбит из седла в первой же схватке. Да как выбит!
Раздался звук рога. Рыцарь лютичей повернулся у моста, ему подали новое копье. Он бросал вызов следующему противнику!
Из ворот вывели крупного коня, покрытого белой попоной, предложили рыцарю пересесть. Судя по знакам, в лагере поняли, что он будет сражаться пока на этом, а когда тот устанет, пересядет на запасного.
Гутенап, старый и опытный воин, поседевший в битвах, сказал резко:
— Всем оставаться на местах! Кто примет вызов, будет отвечать передо мной!
Среди рыцарей раздались возмущенные возгласы:
— Но как можно терпеть?
— Он же вызывает!..
— Это позор, если я не приму бой...
— Наглые пруссы возгордятся...
— Это не пруссы...
— Да какая разница!.. Мы должны сражаться!
Гутенап гаркнул, перекрывая шум:
— Следующий в командовании после Гваделупа — я! Пока он не придет в сознание, если придет, я командую войском. А я повелеваю не принимать вызова этого прусса... ну, пусть лютича. Или бодрича, нам все равно. Не понятно? Это худо подействует на воинский дух, если еще кто-то будет выбит из седла.
Один из рыцарей крикнул негодующе:
— Хуже быть уже не может!.. Великий магистр сокрушен, а падение еще одного или двух рыцарей ничего не изменит. Но если проклятый язычник будет повержен...
— Запрещаю!
— Пошел ты... со своими запретами. Я, благородный сэр Нибел, у которого насчитывается семь колен благородных предков, сочту за унижение выполнять приказы человека, у которого в роду не больше пяти благородных предков! А этому варвару я сейчас покажу...
Гутенап хмуро наблюдал, как со страшным грохотом Нибел вылетел из седла вместе со всеми благородными предками. Следом за ним вылетели еще четверо, и только у одного хватило сил подняться на ноги и выхватить меч. Рыцарь лютичей ударом копья опрокинул его на спину, но добивать не стал. Побежденного в стане рыцарей, однако, наградили аплодисментами: он хотя бы ухватился за меч. Но, к счастью, до мечей не дошло, рыцари видели, какой громадный меч приторочен справа от седла воина лютичей. Если и мечом владеет, как копьем, то живым с поля не уйти.
Этот день был днем славы лютичей и позора крестоносного войска. Магистр Ордена Гваделуп умер, не приходя в сознание. Среди рыцарей начался разброд. Когда исполняющий обязанности магистра Ордена Гутенап велел готовиться к завтрашнему штурму крепости, среди рыцарей пошли разговоры, а когда наступило утро, Гутенап не досчитался трети рыцарей.
Ушли люди Нибела, им нечего было искать в дремучих лесах лютичей, такие же дремучие леса и на их землях, ушли без оповещения два отряда миланских рыцарей — лютичи, оказываются, сопротивляются. Да и взять, судя по виду их крепости, здесь мало что удастся, а жизни потерять можно. Ушли арбалетчики норманнов, а это была серьезная потеря.
Утром, хмурые и неуверенные в своих сильно поредевших силах, крестоносцы пошли на приступ. На стенах, напротив, кроме воинов появились даже женщины, старики и дети. Все с веселыми возгласами бросали камни, сталкивали бревна, лили смолу и вар из котлов. Казалось, для них это не кровопролитное сражение не на жизнь, а насмерть, а развлечение.
Гутенап бессильно стискивал кулаки. Вот бы где пригодились, как никогда, арбалетчики! Сбить стрелами несколько человек нетрудно, но зато можно без помех разбивать ворота, карабкаться на стены...
Штурм захлебывался, когда ворота распахнулись, и оттуда вырвался небольшой отряд во главе с тем проклятым лютичем! Гутенап просто не поверил своему счастью.
— Взять! — закричал он страшно. — Ударить на него со всех сторон! Победа уже за нами!
Воин потеснил напиравших на ворота, сбросил их с моста, орудуя тяжелым мечом с невиданной легкостью. Крестоносцы отступали под его яростными ударами, второй лютич, что держался рядом, быстро выпускал стрелы из простого лука, стреляя, как дикий степняк, прямо с седла. Однако его стрелы находили щели в доспехах, ибо воины роняли мечи, зажимали раны.
С двух сторон бежали крестоносцы, однако лютич не стал ввязываться в тяжелый бой. Гутенап не верил глазам, когда он, прорвавшись сквозь поредевший лагерь, устремился со своим оруженосцем прямо в чащу.
Бежит? Это не укладывалось в голове. Такой отважный воин не мог бежать, тем более когда чаша весов заколебалась. Или все же правы проповедники, что только воины Христовы крепки духом, а язычники, несмотря на крепость рук и огромный рост, не могут выстоять в долгом и затяжном сражении против крепких в вере?
— Пусть уходит, — сказал он с удовлетворением. — Даже если это не вождь, они лишились своего сильнейшего воина. Теперь нам можно воевать на равных!
Он не видел, что граф Гугенот, сводный брат погибшего от руки лютича сэра Гваделупа, быстро отошел к своим людям. Вскоре весь его отряд незаметно вышел из сражения и оттянулся в лес.
Теперь они ехали вдвоем на великолепных конях, а еще двух навьюченных коней вели в запасе. Томас был в полном рыцарском доспехе, меч и даже мизерикордия на месте, копье в руке. Жеребец под ним шел уверенно, на хозяина посматривал одобрительно: они опрокинули в турнире с десяток рыцарей, а еще вдвое больше выбили из седел и потоптали в бою. С таким седоком воевать не совестно, перед другими рыцарскими конями показаться не стыдно.
Под Ярой была гнедая кобылка, стройная и очень быстрая. Яра сама выбирала, Томас вынужден был признать, что женщина в лошадях толк знает.
— Мне как-то неспокойно, — призналась она.
Над головой пролетела большая птица, уронила перо. Яра вздрогнула, пугливо оглянулась. Глаза ее стали большими и круглыми.
