прошептал Даннор. «Я как король не смог вернуть своим землякам одеяло зелени — быть может, тебе удастся?». И попросил прощения вслух, и благословил своего наследника. И благословение нашло Эльданхёрда и пребывало с ним некоторое время, укрывая от невзгод магических и климатических.
Тем временем Лунная Радуга сидела перед зеркалом, и расчёсывала свои длинные локоны. И зеркало то было непростое; и получилось так, что невольно подслушала лесная фея весь разговор Даннора и Эльданхёрда — её желание узнать что-нибудь о принце материализовалось в видение, и зеркало послужило экраном.
— Посмотрим, — Улыбнулась Лунная Радуга, краснея в той части диалога, где эльф заочно признавался ей в любви. — Посмотрим, дорогой мой, надолго ли тебя хватит; любишь ли одну, или будешь любить всех? Я слышала о златовласой Леанор — во всём королевстве нет никого, кто мог бы устоять пред красой её. Свой выбор я уже сделала; лишь бы не зря. Ты славный малый, но вряд ли с «ведьмой» уживёшься. — Хихикнув, Лунная Радуга обратилась в лисицу.
Пока лесная фея украдкой наблюдала за эльфийским принцем, за ней самой пристально следил Алмазный король.
— Я тоже сделал Свой выбор, — Изрёк Он, просыпаясь. — Пожалуй, ты Мне подойдёшь; пора тебе в доме Моём оказаться, да как следует в нём прибраться!
Превозмогая свою лень, великан перевернулся на другой бок, но сон более не довлел над Ним. Тогда Он присел, и понюхал Свои подмышки и Свои пятки. И выйдя из обители, великой цитадели Своей, плюхнулся в гигантскую лохань с водой, коей являлся Тихий омут.
Помывшись и обсохнув, злодей принялся за завтрак, потом — за второй завтрак, затем — за обед, за полдник, и, наконец, за ужин. Но чувство голода было столь сильно, что великан умял все съестные припасы в закромах Своих, хотя когда-то были времена, когда питался Он ничем — с годами любой дух становится более материальным.
— Оэ… — Зевнул владыка бриллиантов. — Скука страшная… Чем бы ещё заняться?
От нечего делать Алмазный король начал жонглировать своими тапками, сидя в мягком и удобном кресле, выдолбленном из цельного куска секвойи.
Перестав дурачиться, закончив бить баклуши, людоед перевоплотился в привычный для многих имидж Бендикса — таковым Алмазного короля видели не только гномы, эльфы и люди, но также и свирепеи, а также всякие гады ползучие да гады летучие.
Степенно, величественно Он проследовал через галерею в Свой тронный зал, и воссел на трон; трон же этот являлся также и отхожим местом для сидящего на нём, ибо ленив до крайности порою был король, ленив привстать и пару лишних шагов сделать — но не ленив Он был налечь на фрукты и не только. Впрочем, образ Бендикса мало соответствовал привычкам самого великана: Бендикс был шустрым, находчивым и совершенно не отягощённым ленью; Бендикс был изобретателен, коммуникабелен и в целом близко не родня тому Нарциссу, который Им становился.
Итак, Алмазный король — на троне Своём, и вот: по зову одной лишь мысли Его стекаются пред Его очи в просторный тронный зал всякие разные твари, среди которых — свирепеи, йнигг, троллюди, гоблины, огры, грифы, вороны, летучие мыши, морозные пауки и ледяные големы.
— Чего желает наш господин? Что хочет властитель того и этого мира, властелин кристаллов, владыка бриллиантов? — В один голос взревели, зарычали слуги.
— Приведите Мне фею лесную, эльфийку-вероотступницу. — Приказал Бендикс. — Поймайте лису, рыжую косу; препушистый у неё хвост, хищные щёчки и хитрющие зенки. Она осторожно перебегает с места на место, и наклоняет мордочку, роясь лапкою в снегу. Вы сразу её отличите: она одна такая.
И отправились рабы Его, дабы выполнить поставленный наказ. Спустились они с суровых гор в долину, где приютился одиноко лес, в котором ели лапчатые, сосны, пихты, кедр; где дуб, и бук, и клён; берёза, вяз, орлиный глаз; орешник плодоносящий, и тополь. Но ныне все они стоят понуро, раздетые, без крон; лишь хвоя устояла — но и та от века к веку осыпается. Болота мёрзлые, где у кромки притаилась корневика — ягода полезная и вкусная. Но почти повсюду её и многие другие травы выжил сизый корень; редеет лес, и негде эльфам жить. Дома их непригодны для открытого пространства — сносит сильный ветер крыши, раскрывает створки. Норки хороши для подгорных гномов, но не для жителей лесных. Где укрыться и куда податься? Наступит ли зелёная весна и лето тёплое? Лето щедрое…
Учуяв погоню, затравленный зверёк быстро-быстро, со всех лап побежал прочь, но в западню, в капкан попал он, угодил; валяется с прокушенною лапкой, и скулит изрядно. Глазки бегают, и больно очень. Почти не дышит, настигнутый врагами.
Обступили, окружили; что же делать ей? Лесная Радуга, будучи в зверином обличье, не могла иль не умела применять магию, как если бы она была в образе истинном своём.
Она металась, не давая себя в обиду; остервенело кусаясь и царапаясь изо всех сил. Свернулась в три погибели калачиком, накрывшись хвостиком, но тщетно: выследившие её душегубы были неумолимы, коварны и жестоки. Один из охотников подошёл, и пнул было уже практически бездыханного лисёнка, как вдруг…
Все оковы спали, и пред недругами восстала лесная фея. Шутя она отшвырнула от себя гончих собак, и вытянула вперёд свою руку. Глаза её светились ровным лунным светом; не дрогнет больше ни единый мускул.
— Ах ты, рыжая, бесстыжая лиса! — Взвизгнули озадаченные наёмники, но ничего не могли поделать: «чертовка» заколдовала вокруг себя пространство так, что навстречу ей никто не мог сделать и шага. Будь у феи в руках кинжал, или копьё — она б ещё как следует, повоевала! Задала бы жару, примяв к траве всех недругов своих…
Тогда навстречу ей двинулись тринадцать, что замыкали колонну преследователей. Эти тринадцать окружили бедняжку так, как когда-то они и ещё трое окружили каменный алтарь, у которого клялись клятвой страшной.
Неравной была сия борьба, сей магический поединок, ибо Лунная Радуга, искусная в волшбе, всё же проигрывала числом и опытом — что может сделать она одна против призраков безжалостной судьбы, коей руководит лишь Бендикс? Лишь Он смеет призывать таких могущественных духов, как свирепеи. Природа их сокрыта, непонятна — оттого смирилась, покорилась, красна девица, отдав душу свою на поругание Ему.
Долго ли, коротко ли — се, привели под руки её, связанную, к Алмазному королю, и долго Тот довольно потирал руки, прежде чем начал говорить Своё слово.
— В жизни ты гораздо краше, чем в изображениях туманных, изображениях обрывчатых и маловразумительных. — Так подошёл к ней Бендикс, но Его слащавые речи, Его
