— Мы стараемся идти быстрее, но тёмные духи тоже не спят… — вздыхал он. — Тьма обретает всё большую мощь, уничтожая землю. Чем больше она пожирает, тем сильнее становится. Мне думается, что до момента, когда Мрак начнет распространяться с быстротой океанской волны, осталось совсем немного…
После этих слов Видгнира отец Целестин торопливо перекрестился и глянул на Синира. Кот, естественно, не мог идти по грязевому болоту и по-прежнему сидел на лошади, да и будь дорога более лёгкой, то и тогда заставить его спуститься на землю было бы сложно. После пережитого в горах Синир болел — ожоги, оставленные на его мохнатых боках чёрными щупальцами, начали заживать, но кошачья душа (если она есть у бессловесной твари) была явно покалечена. Синир стал диковат, боялся любого резкого звука, прикосновений и даже на привалах не бродил, по обыкновению, вокруг лагеря, выискивая какую-никакую поживу, а лежал недалеко от людей, положив голову на передние лапы. Кроме того, появилась у него несвойственная котам привычка выть ночами, заставляя отца Целестина, да и не только его, просыпаться от жутковатых тоскливых звуков. В такие минуты монах очень хотел, чтобы всё случившееся за последние месяцы оказалось просто дурным сном.
К великой радости, на восьмой день пути выглянуло солнце. К полудню на небе не осталось ни единого облачка. Наслаждались хорошей погодой недолго — солнечные лучи, прогревая мокрую землю, поднимали клубы водяных испарений, так что идти дальше приходилось в горячем густом тумане. Пот лил в три ручья, люди задыхались, и кончилось всё тем, что вначале отец Целестин, а за ним и Сигню потеряли сознание, упав прямо в грязь. Волей-неволей Торину пришлось встать на отдых на относительно сухой вершине не то сопки, не то кургана. Конунг и сам немыслимо устал за минувшие дни, а посему, махнув рукой на надвигающуюся из-за спин опасность, объявил:
— Отдыхаем один полный день. Пускай сюда слетится вся нежить Трёх Миров, но до завтра мы отсюда никуда не уйдём!
Едва пришедший в себя после обморока отец Целестин выпустил поводья лошади и, рухнув прямо на ещё мокрую пожухлую траву, заснул. Забыв обо всех опасностях и даже не выставив стражу, все его спутники устроились неподалёку, и вскоре разбудить вымотавшихся до предела людей не смогла бы и гибель мира.
Монах проснулся одновременно с Торином. До заката было ещё долго. Окутывавший степи туман начинал рассеиваться, благо земля подсохла, да и с Химинбьёрга подул несущий облегчение прохладный ветерок. Торин, поднявшись, внимательно осматривал окрестности, особенно пристально изучая подножие недалёких Небесных Гор. Монах зашевелился, и конунг обернулся на звук.
— Ну как, живой?
— Вроде живой… — прокряхтел отец Целестин. — Хорошо бы пожевать чего-нибудь.
— Потом. — Торин оборвал чревоугоднические устремления святого отца и подозвал его к себе. Когда монах подошёл, конунг вытянул руку, указывая в сторону предгорий: — Глянь-ка туда! Во-он там, немного левее, меж двух скал, видишь?
Заслонившись рукой от бьющих сбоку солнечных лучей, отец Целестин вгляделся и понял, что именно попало на глаза Торину. Совсем недалеко от сопки, на которой остановился отряд, всего-то, наверное, в полулиге, сразу за пологими травянистыми склонами из земли выпрастывались отвесные каменные кручи. В этих местах горы поднимались прямо из степных равнин — обычные к востоку от Химинбьёрга предгорные холмы и долины отсутствовали, и нагромождения титанических плит больше напоминали изрытые временем стены древних крепостей с песчаными насыпями у подножий. А чуть дальше к северу казавшийся единым монолит был словно расколот на две части не очень широким проходом, украшенным справа и слева напоминавшими клыки какого-то зверя скалами. Из расселины вытекала быстрая и бурная речушка, а сразу за утёсами глаз явственно различал изумрудную зелень скрытой стенами Небесных Гор долины.
— Идти-то дотуда всего ничего, — сказал Торин. — Там, надо думать, переночевать можно устроиться, как думаешь? И кроме того, трава для лошадей найдётся! Буди остальных…
— Погоди, — перебил монах. — Что-то здесь не так! Ты, конунг, обернись. Ничего необычного, часом, не примечаешь?
Торин подумал недолго, бросая насторожённые взгляды то на степь, то на недалёкий вход в зелёный дол, и, наконец, уставился на отца Целестина.
— Странность какая! — крякнул он. — Справа-то от табунов и земли не видно, а сюда хоть бы одна тварь подошла.
Монах тихонько хмыкнул и покачал головой. Торин тоже заметил, что дикие стада обходили стороной ведущий в глубь гор проход, да и к самим стенам Химинбьёрга отчего-то не приближались. Знать, что-то нехорошее укрылось в уединённой и неприметной долине.
— Не надо туда идти, — посоветовал отец Целестин, после того как высказал Торину свои соображения. — Уж коли зверь гор сторонится, то…
— А ну как лошади с бескормицы падут? — гнул своё конунг, не желая прислушиваться к мнению монаха. — И потом, не может нечисть среди такой благости жить!
Отец Целестин попытался было напомнить Торину, сколь хороши были леса на западных берегах Атлантики, в коих обитал Вендихо, но с конунгом, надо полагать, приключился очередной приступ типично норманнского упрямства, и он, отмахнувшись от предостережений святого отца, поднял ото сна Видгнира, Гунтера и Сигню и, не внимая возмущённому ропоту, повёл отряд к недалёкой расселине, уводящей в глубь гор.
— Далеко заходить не будем, — говорил он. — Ни к чему нам время терять. А вот коням травы свежей пощипать надо!
Отцу Целестину ничего не оставалось, кроме как брести вслед за Торином, призывая про себя на голову конунга все мыслимые и немыслимые проклятия.
Отряд очень скоро вышел на берег речки и свернул направо, к двум скалам, слегка похожим на Врата меж Мирами. Но если те стояли, едва не касаясь друг друга двумя половинами, то здесь меж мрачными, изрезанными трещинами утёсами было не меньше двух полётов стрелы. А сразу за ними взорам путников, уставших от степного однообразия, открывался маленький потаённый рай.
— Красиво как! — воскликнула Сигню, от восторга выпустив из руки поводья. — Никогда бы не поверила, что такое может быть на самом деле!
Монах не смог бы не согласиться со своей воспитанницей, да и все остальные явно разделяли мнение Сигню. Долина была не слишком велика (всего-то не больше лиги в поперечине), но очень необычна и прекрасна. Создавалось впечатление, что здесь поработали не силы природы, а руки человека или… Или иного существа, наделённого разумом.
Прежде всего поражало то, что заключённые в кольце гор небольшой буковый лесок, озеро и широкий, усыпанный цветами луг были окружены удивительно гладкими, уходящими к самым облакам скальными стенами, образующими идеально ровный круг. Можно было подумать, что над камнями не одно столетие трудилось множество резчиков, сглаживавших любой выступ, любую трещинку. От того, что гранитные стены поднимались на сотни локтей в высоту, в долине должен бы был царить вечный сумрак, но отец Целестин глазам своим не поверил, рассмотрев пляшущие на озёрной глади солнечные блики. Светило к тому времени склонялось к закату и было скрыто скалами, так что ни один его луч не мог проникнуть в странную межгорную впадину. Разобравшись, отчего всё представшее его глазам пространство залито светом, монах ахнул от изумления. Оказалось, что отполированный до зеркальности камень высоко над головами людей отражал солнечные лучи, а так как скалы чуть склонялись к земле под едва заметным углом, то рассеянный мягкий свет заливал долину весь день, кроме коротких рассветных и закатных часов.
