— А ты вспомни, сынок.
— «Я вернусь, когда… когда раздастся звук хлопка одной ладони». Это значит — мы никогда не увидим пророка.
— Толкователи, — не то одобрительно, не то насмешливо произнес старик.
Потом поднял руку с разжатыми пальцами. Он не сделал больше ни единого движения, но громкий, отчетливый хлопок прозвучал, эхом отразившись от горных склонов. Тогда старик помахал рукой, призывая всех подойти.
— Когда-то меня звали Блаженным Иордой из Темного Распадка, — продолжая улыбаться, заговорил отшельник. — Место там гнилое, растет много грибов охму. Жил я одиноко, делать особо было нечего, вот и пристрастился грибочки варить да отвар попивать. Сам знаешь, сынок, что после того напитка бывает… Ничего, что я тебя, вождя великого, сынком называю? Извини уж, лет мне поболее, чем вам всем, вместе взятым, и еще десять раз по десять. О тебе, Бу, я не говорю. Так вот, стали мне являться разные видения, и пошел я по людям, дабы снискать себе пропитание. Руги дурачков да блаженных издревле привечают, не без опаски, конечно. Иных даже били, но не до смерти. Чаще слушали, разинув рты: еще бы, такое развлечение! Я отвару напьюсь, наземь грохнусь и ну слова разные выкрикивать… Иногда дельное, но больше чепуху разную. «И восстанут мертвые, и лед поглотит землю»… Или вот еще: «И будет сей посланец ликом темен, и на руках огонь, и без сердца»… Кудесники кое-что запомнили и потом передавали из уст в уста.
— Ты хочешь сказать, что все твои пророчества ничего не значат? — ошеломленно молвил Мидгар. — Всю жизнь я верил, что в словах Иорды заключена высшая истина, всю жизнь ждал наступления времени… Скажи, старик, что все это было обманом, и я тут же воткну нож себе в сердце!
— Ну что уж ты так, — слегка поморщился отшельник. — Кто там говорил, что на флейте, не имеющей отверстий, играть труднее всего? Ну так сей мудрец был прав. Ты, сынок, послушай все же старика, может, и не станешь себе кровь пускать.
Долго я валял дурака и питался за счет подаяний, пока случайно не попал к куннам. А у степняков иной взгляд на вещи: блаженных они сажают на колья, дабы молодежь с толку не сбивали. Едва не лишился я жизни от рук кочевников, да повезло — продали меня в рабство ругорумам. Рабство у них легкое, худшее наказание — розги, смоченные в уксусе. Смертью казнят лишь тех, кто крадет золото, а я всегда был к нему равнодушен. Купил меня один мудрец, для потехи: очень ему забавно было меня слушать. Потом в ученых спорах многие мои речения употреблял к месту и не к месту.
Мудрецы тамошние все думали, как дверь Павильона открыть и в тайны ямбаллахов проникнуть. Открыли наконец, но что-то там испортили, пришлось другую навесить, железную. До конца лестницы — они никогда не поднимались, считая, что ступени ведут прямиком в бесконечность. Никто их и не понуждал: ругорумы так привыкли к довольству и благодушию, что только пугали себя, словно дети, ужасами, таившимися за Медными Порогами. Какие-то воспоминания у них сохранились, об Астарте толковали, коему раньше жертвы приносились, о пропастях бездонных…
Как-то я увязался за своим хозяином в Павильон, да и улизнул вверх по лестнице. Никто догонять не стал, все решили, что глупый раб сам полез в пасть Астарту. А если никакого Астарта нет, того хуже, попадет дурачок прямиком туда, где нет ни концов ни начал, и тоже сгинет.
Рассуждая так, мудрецы были недалеки от истины: я действительно оказался в довольно странном месте. Как миновал зал Безмолвно Глядящих и пропасти — рассказывать не буду, у каждого свои методы. Потом бессчетно блуждал в лабиринтах, учась распознавать, что есть съедобного на полках и в нишах. Мыслю, снаружи миновала не одна сотня зим и лет, а мне ничего не делалось, только одежда слегка износилась.
Среди таинственных предметов я обнаружил вот такие полупрозрачные плитки, открыл письмена, в них заключенные, и научился их понимать. Поначалу я ужаснулся: все, что когда-то приходило в мою бедную голову под воздействием отвара грибов охму, было начертано здесь и объяснено тысячами различных способов. Высочайшая мудрость заключалась в этих плитках, но она грозила увлечь в пропасть безумия. Я перестал читать и пытался разбить крепчайшие плитки, я топтал их ногами и метался по железным коридорам с дикими криками… И вот, когда я уже совсем решил броситься в огненную бездну, мне повстречался Астарт. Мы поговорили, и он мне многое объяснил.
— Ты… говорил с этим чудовищем?! — охнул Мидгар.
— Конечно. Астарт — большой мудрец, ведь у него целых семь голов, хоть и довольно уродливых… Не печалься, юный Аскилта, Астарт успел отложить яйцо, из которого заново сам и родится. Не пытайся это понять, но не считай себя убийцей. Так вот, Страж Закона многое открыл мне, и я понял, что через одну точку можно провести бесконечное число линий… Мои пророчества, сын Таркиная, не были обманом, но вы, руги, поняли их по-своему. Ваш народ действительно ждет великое будущее, но совсем не то, к которому ты столь опрометчиво стремишься.
— Объясни мне старец, как нужно тебя понимать. Благо племени — высший закон для великого вождя, а я считаю себя таковым и готов подчиниться высшей мудрости.
— Тогда присядь рядом, и я прочту тебе письмена, заключенные в плите, оставленной небожителями.
…Когда Дукарий Аскилта Эвмолп, гордый оказанной честью, поднял первый корабль в воздух, гном глянул в широкое окно и одобрительно пробурчал:
— Ай да старичок, отвлек-таки нашего героя от мировых разрушений… Вон, сидит, поджав ноги, мудрость впитывает. А что, неплохой парень этот Лисий Хвост, только диковатый.
— Гляди-ка, дядя, я был прав — земля плоская, как пирог! — встрепенулся Аскилта.
Летучий челн стремительно набирал высоту. Гора Меру исчезла за клубами белых облаков, превратившихся в маленькое пятно посреди серой пелены, закрывавшей страну Огнедышащих Гор. Их кольцо неярко тлело далеко внизу. Солнце исчезло, появились звезды.
— И вовсе гора Меру не подпирает небо, — заключил ругорум, — не пойму только, почему на ней трава растет, если сейчас зима…
— Спроси заодно, почему там солнце светит, если сейчас ночь, — строго оборвал его рудознатец. — Любомудр нашелся. Молод ты еще о таких вещах рассуждать, если даже землю плоской считаешь. Вон, смотри, говорил тебе — она на миску похожа!
За кольцом Огнедышащих Гор расстилались бескрайние ледяные поля, а дальше, все выше поднимаясь к окоему, вставали скалистые берега замерзшего моря. Страна ругов словно погружалась на дно огромной чаши.
— Оба вы не правы, — подал голос Бу, удобно устроившийся на панели между разноцветных огней. — Сей вид — зрительная иллюзия. На самом деле наш мир — шар, вложенный в другой, больших размеров, тот, в свою очередь, находится внутри следующей сферы и так — до бесконечности. Это можно понять, если подняться еще выше. Но мы этого делать не станем, а то замерзнем. Курс — юго-запад! Чтобы тебе, Дука, было понятней, правь туда, куда я покажу хвостом.
