И тут он увидел лодку. Большую, охотничью, легкую, обшитую кожей, прекрасную лодку, которая не подведет на бурной реке, – ее внесли на гору пятеро лэмо, и Алатай ясно видел, что она полна скарбом, одеждой, посудой, вещами. Это все, что люди дают с собой любимым своим мертвецам. Мертвецам, из которых лэмо делают куклы. Куклу, которую отправляют в счастливый мир. С конями и одеждой, с утварью, оружием, едой, со всем, что ценил и любил человек в мире этом, – чтобы ни в чем не нуждался он в мире том… Вот где это оказывается после. Мерзкие твари, не люди, не духи, обворовывают мертвецов. А что же тогда их счастливый мир? Есть ли он тогда – тот счастливый мир?..
Алатай даже зажмурил глаза, так больно поразила его догадка. Обида за свой обманутый люд и злость охватили его. По тропе больше никто не поднимался. Последние лэмо с лодкой уже скрылись в вечернем лесу. Поднявшись из-за камней, Алатай пустился следом.
Но бежать пришлось недолго – уже скоро он снова притаился в кустах, потому что нагнал их. Перед ним была гора, огромные камни выкатились из склона, словно гора отрыгнула их. Лэмо ловко двигались среди них, пробираясь к провалу выше по склону, и скрывались, исчезали там. Алатай не видел провала, он уже смутно различал и фигуры самих лэмо, но точно знал, что скрывает в себе эта гора – старые, очень старые рудокопные лазы. Кузнецы говорили, что отсюда брали руду люди, жившие задолго до прихода люда Золотой реки. Кто это был, никто не знал, ясно только, что не темные: те не плавили железа и делали лишь бронзовые ножи. Древние неведомые люди оставили после себя глубочайшие и сложные лазы в горах, уже пустые, все руды изъяты были в их время. Алатай знал это место потому, что мальчишкой спустился однажды в этот лаз сам. Они возвращались зимой со Стирксом со сбора глав. У ручья сделали привал, а он отошел и нашел эту гору. Он помнил, как спустился, как искрился в свете факела звездчатый иней на потолке, как странно и таинственно изгибались бесчисленные повороты… Стиркс отыскал его, когда он совсем выбился из сил и решил уже, что пропал и не видать ему больше света. Он ругал его и ударил, и велел никогда не отходить далеко, и кричал, что это лазы духов, и конца им в горе нет, и Алатаю повезло, что факел потух у него, и он его выкинул. Иначе Стирксу никогда не удалось бы найти его в подземном мире. И вот теперь он узнал, что за духи живут там.
Нашел! – шепнул тот же неведомый голос у него в голове. Верно: нашел, где зимуют лэмо! Вот куда уходят они со станов, вот где хранят добро, украденное у мертвецов, вот где их лживый счастливый мир, в который так сладко верить скрягам из стана торговцев! Обида за люд все еще жгла сердце, но теперь Алатай знал, что лэмо не уйдут от него, он знал о них больше, чем кто бы то ни было. Оставалось только вернуться, рассказать все Кадын – а она донесет людям, чтобы перестали верить…
Быстрое движение привлекло его. Он метнул взгляд и успел заметить, как из кустов стрельнул крупный заяц, уже начавший линять к зиме. Верно, он так же таился, но не вынес и сорвался с места. Высокий резкий свист испустил кто-то из лэмо – будто выпущенная стрела вскрикнула в воздухе, – и тут же другой, кто был ближе к зайцу, рванулся следом за ним так стремительно и тихо, что глаз Алатая не успел различить это движение в темноте, – а он уже схватил зайца и вцепился в него зубами. Зверек не успел дернуться – лэмо разорвал его пополам и начал пожирать.
Алатай почуял, что его мутит, даже зажмурил глаза, но тот же голос, бесстрастный и тихий, шепнул опять в голове: «Смотри. Смотри цепко!» – и он распахнул глаза, изо всех сил уставился в темноту, и то, что увидел, не смог ни понять, ни назвать про себя в первый миг: лэмо жрал зайца, запихивая в рот куски, не жуя, а заяц в его руках светился, как будто был из белесого огня, и голова лэмо, рот его – все светилось тем же светом, и тело его начинало освещаться изнутри, словно он был сосуд тонкой глины, и в него бросили горящие угли – бурые стенки вспыхивали по мере того, как он пожирал зайца. И тут Алатай увидел, как и остальные лэмо, все, кто был на поляне, застывшие без движения, молча взиравшие на трапезу, – и они вдруг начали зажигаться изнутри. Будто многое множество сосудов стояли на поляне, и свет был общий для всех.
«Теперь ты знаешь ответ? – спросил голос. – Кто это: люди или духи?»
«Духи, – шепнул Алатай одними губами. – Мрачные темные духи».
И тут резкий высокий свист снова разрезал воздух, и Алатай успел заметить, как все сосуды погасли вмиг, и все лэмо, как по одному слову, повернули головы в его сторону, и тот, что жрал зайца, выронил остатки.
Алатай успел ощутить силу этого общего взгляда из тьмы, словно что-то ударило его в грудь. Кровь ухнула. А голос крикнул:
– Беги!
И Алатай сорвался с места.
Он несся со всех ног, чуя катящую следом волну, готовую вот-вот ударить в спину. Он помнил их движения, их нечеловеческую скорость, он не сомневался, что погиб, но ноги несли его со всей мочи. Высокий оглушающий свист, будто стрелы режут воздух, звенел над головой, рвал уши, терпеть его было невыносимо. Свист приближался, Алатай уже ничего не различал перед собой, он бежал как во сне и вдруг услышал другой крик, человеческий, – и сердце его охнуло надеждой: сверху, с распадка летел к нему всадник, сияющий, будто сказочный воин, рожденный из луча солнца: в руках у него была горящая ветка. Алатай вильнул в сторону, бросившись к всаднику, ветка полетела куда-то за спину – лопатками он почуял, что там, совсем близко, лэмо, – чужеземец протянул руку и на ходу втянул его на коня. Сильный, добрый Каспаев конь развернулся и сорвался с места без понуканий, дробно клацая копытами по камням. Алатай еле успел ухватиться за Эвмея, утонул лицом в вороте его мокрой шубы. Он не стеснялся уже своей трусости, он боялся одного – оглянуться, снова увидеть жутких подземных тварей, отвратительных вестников счастливого мира, чьи крики все еще резали ночь, – или это голосил, понукая коня, отважный чужеземец.
– Царь! – послышалось за дверью, от коновязи. – Царь! Кадын! – высокий мальчишечий голос, и все, кто был в доме, обернулись. – Царь! – ворвался Алатай и бросился с порога к очагу, взрыл руками пепел, утонул носом в ладонях, но слишком был рад, слишком билось сердце, чтобы соблюдать правила. – Царь, я нашел! Я выполнил твой приказ, я выследил, где зимуют лэмо! – выдохнул он и только тут, избавившись от своей вести, вгляделся в лица перед собой.
Кадын смотрела исподлобья, склонив голову. Взгляд ее был мрачен, и не на него был даже устремлен этот взгляд – она глядела на очаг, не поднимая головы. Алатай осекся и замолчал. Он потерялся так, что не мог бы сейчас вымолвить и слова. Справа от царя у очага сидели приближенные воины, и Аратспай смотрел так же сурово, один лишь Каспай улыбался, как всегда, приветливо. Но тут пошевелился человек, сидящий на месте гостя, которого Алатай сразу не заметил. Он перевел взгляд – и лицом к лицу столкнулся со Стирксом, с насмешливым его и злым взглядом, и похолодел. И тут же понял, как не вовремя был он со своей вестью, и, как во сне, захотелось провалиться сквозь землю, или стать невидимым, и чтобы все это кончилось. Но ничего изменить уже было нельзя – Алатай сидел, как замерзший, и боялся пошевелиться.
