и с диким чаячим криком рушилась на врага. Но бог-богомол держался уверенно и основательно, и изматывал ее, то и дело посылая волны удушливого страха, незримые приказы покориться, пасть, сложить оружие.
Но она уже потеряла своих детей — а что может быть страшнее для матери?
Ревел океан — или то она ревела, наступая на врага? Грохотали звуки от столкновений их оружия — и лишь раз она дотянулась до огненного черепа в лапе врага, сбила его в воду, затушила, утащила сразу на глубину — было их на поясе ровно семь помимо двух в руках, шесть оставалось теперь.
Благо, здесь, на Туне, ей не нужно было как ее братьям, смотреть себе под ноги, чтобы не навредить людям. И так им сегодня досталось по полной.
Враг, хитрый, мощный и осторожный, позволял ей атаковать, оборонялся, ждал просвета в ее защите — и бил. Тело ее было покрыто ожогами, но и враг был ранен многократно.
Она скорее почувствовала, чем увидела, как приближается к ней сзади второй враг. Развернулась, уходя от удара огненного бича, чувствуя злой жар на губах, и скользнула под кривые клинки-хопеши волной. А затем встала за спиной бога-стрекозы — и ударила сразу в двоих волосами-щупальцами, волосами-плетьми. Дотянулась до Девира — всего семь теперь осталось у него черепов, — выбила кривой клинок из рук Малика.
И стала отступать, отчаянно обороняясь, потому что оба врага встали плечом к плечу и пошли на нее. Девир бил снизу — а сверху не давал ей взлететь и ударить Малик, перехватывая в прыжке, и жгли ее огненные копья, от которых она уворачивалась еле-еле, и волосы ее срезались клинками.
Но и она сражалась, впав в такой раж, что взрезала наискосок грудь Малику, а Девир ударом ее меча лишился сразу двух черепов с пояса — они упали на почву, и были смыты волной, уходя сразу на глубину и поднимая тучи пара. Сбил и ее с ног огненный бич, заставив зло кричать от боли, и два клинка пробили ее крылья, а очередной череп превратился в короткое копье красного огня.
Она распалась волной, понимая, что не успевает уйти — но Девира вместе с копьем снес поток ледяной тьмы, и она захлебнулась от облегчения. Поднялась волной, швырнула Малика оземь — и вынырнула уже перед Черным, пошедшим в бой. Закрыла его, потому что понимала, что не вошел он до конца в свою силу, и не выстоит против Девира.
— Меняемся! — крикнула она, и ударила по врагу-богомолу своими истерзанными крыльями.
* * *
Жрец всегда был не менее сокрушительным, чем Воин — недаром бились они на равных так долго и никто не смог одержать победу. Но сейчас чувствовал он, что слабее, чем должен быть, и потому осторожничал — и вспоминал, как при попадании на Лортах попал под удар сразу четверых богов, и продержался против них совсем недолго, прежде чем смог закрыться щитом, который они не смогли вскрыть.
Малик бился с той тяжеловесной порывистостью, что выдавало в нем недостаток терпения, и Жрец, помня наставления Хиды, метил клинками в его крылья. Он был еще слаб — но постепенно наливались силой руки, и стихия вспоминала упоение боя, и наступала на врага, чтобы отвлечь его от богини, которая воспряла и с яростью продолжила бой с Девиром.
Верные сомнарисы вились у плеч Жреца, помогая ему, атакуя глаза бога-стрекозы. И вот вновь взвился Малик ввысь — и рухнул на Вечного Ворона. Но тот растекся тьмой и встал за спиной у бога-стрекозы, и двумя ударами отрубил ему крылья.
А затем пошел вперед, загоняя его в море в сторону Йеллоувиня. Жрец помнил, что впереди должна быть подземная гряда высотой километров шесть под водой и разлом.
Малик шел спиной вперед, отбиваясь клинками, щелкал челюстями, но постепенно в глазах его самоуверенность превращалась в растерянность. И когда он ожидаемо дрогнул, уткнувшись в горную гряду, Черный выбросил руку вперед, превращая свои пальцы в кривые лезвия, вспорол ему грудь и отпустил свою стихию — стихию смерти.
Великий Хаос, как и первородный огонь — существовал всегда, поглощая и превращая в прах все, во что проникнет. И бог-Малик за мгновения превратился в столп темного праха, поднимающийся от воды до стратосферы.
Сзади пахнуло жаром. Черный обернулся, страшась увидеть павшую богиню и Девира, но то встал во всем великолепии Красный брат. Тяжело улыбнулся, хлопнул мощной рукой по плечу — и воспламенил прах, заставляя его плавиться и собираться в огромный ком, оставшийся на вершине горной гряды.
— Рад, что ты вернулся, Корвин, — повторил Красный уже сказанное. И Черный сжал ему предплечье в знак того, что должно быть сказано и что будет еще сказано. А затем они одновременно развернулись на помощь своей сестре.
* * *
Все черепа уже сбила Серена, и крутились они с врагом по континенту водяным и огненным вихрем, а многострадальная Туна стонала, переживая вторую битву богов. Никто не мог победить — пока богиня как величайшая из сенсуалисток, прижавшись вплотную ко врагу, не отразила тот страх, что излучал он, не поднялась от его ног водой, затушая его огонь внутренний и внешний. А затем заглянула ему в глаза — и он дрогнул, потому что увидел там то, что не ощущал уже очень давно — любовь.
Захватчиков боялись, их ненавидели, их прославляли и восхваляли — но любили их давным-давно, на той далекой несчастной планете, богами которой они были.
И великий Девир, страшный Девир, в сути которого не было никаких чувств, потянулся к этому теплу, как в объятья родного мира, что любил его. Он потянулся, желая поглотить эту любовь, вернуть себе утраченное — и богиня впустила его суть в себя.
Черный и Красный смотрели и видели, как два потока, два вихря, черный и прозрачно-водяной, скручиваются, перемешиваются двумя витыми столпами, поглощая один другого. И не могли стихии уже ударить, потому что не понимали, где их жена, а где враг. Да и не нужно уже было бить.
Нет ничего обильнее, чем материнская любовь. Нет ничего сильнее, чем любовь, к кому бы она ни была.
Суть Великого Девира растворялась в полноводной сути своей противницы, а Синяя поглощала его — и видела всех их. Планету, на которой суши и воды было поровну, и суша была в равнинах и холмах, и меж ними царили ветра и озера. Звали эту планету Эгра. Видела она, что были там сонмы богов —
