Придон кивнул, он со всем согласен, но Аснерд почему-то заспорил, вмешался Конст, долго что-то выясняли, а когда почти охрипли, Придон услышал грустный голос Конста:
– Мы старше Придона, но глава сейчас – он. Мы – лишь топорище, а он – карающее лезвие. На нем вся тяжесть и… ответственность. Потому ему и решать, а не нам, кто пойдет, а кто останется. Мы ведь помним… Придон, ты помнишь, что впереди долина, где живут дивы?.. Именно дивы?
Аснерд крякнул, сказал с неудовольствием:
– Ну, вообще-то я согласен. Понятно же, что сильные руки и тяжелый топор…
– Я тоже согласен, – заявил Вяземайт. – В страну, где сильны не мускулы, а магия, надо брать с собой чародея. Аснерд поморщился:
– Только не начинай снова… Придон кивнул.
– Я выслушал всех. Я думал. Я решил. Со мной пойдет… Конст.
Конст, ничуть не удивившись, к этому и подталкивал, закинул мешок за спину.
– Пойдем, – сказал он коротко. – Нам надо успеть перебраться через гребень до того, как солнце опустится.
Аснерд смотрел зло, буркнул:
– А не лучше перебираться ночью?
– Дэвы видят ночью так же, как и днем, – ответил Конст бесстрастно. – А вот мы – нет.
– А ты откуда знаешь?
– Про нас?
– Про дэвов, дубина!
– Знаю, – ответил Конст.
Солнце безжизненным светильником горело на белесо-голубом небе. Придон даже не ощутил на плечах привычного обжигающего жара, когда под прямыми лучами кожа начинает трещать и лопаться, а в тени замерзает вода. Да и трудно ощутить через толстую меховую шкуру. Они с Констом удалились за каменный гребень, прошли по узкой тропке над пропастью и одолели бурный поток, которому вздумалось изливаться почти с вершины горы, прежде чем Конст впервые разомкнул губы.
– Ты сделал верный выбор, – сказал он Придону в спину. – Так было правильно.
– Ты подсказал, – буркнул Придон. – Иначе мне бы навязали Аснерда или Вяземайта. Зато ты бы сидел у костра, вместо того чтоб тащиться вот так, обдирая бока и локти.
– Но я сам див, – ответил Конст. – Я лучше знаю, что тебя ждет.
Придон тут же спросил живо:
– А что меня ждет? Конст развел руками.
– Не знаю.
Они расхохотались, но смех был невеселым. Конст сказал смущенно:
– Я не знаю, что ждет, но все же знаю, что дивные люди, или дэвы, дивы – как вы называете, от вас отличаются лишь тем, что помнят старый мир. Как важно, оказывается, забывать!.. Как важно для выживания забывать знания, мудрость, культуру!.. Когда земля тряслась и рушились многоэтажные дома, из нас уцелели только те, кто выскакивал в чем есть и убегал в смертельной панике на открытые места, в горы, карабкался на утесы. А погибли все, кто пытался спасти и вынести книги, кто будил детей и выносил их спящими…
Голос сорвался, он застыл, глядя безумными глазами в пространство. Придон легонько тряхнул за плечо. Конст вздрогнул, сказал осевшим голосом:
– Дивьи люди тоже одичали, Придон. Но у них еще есть остатки былой мощи… У одних – одна мощь, у других – другая. Да, оказывается, можно одичать, даже оставаясь бессмертными!..
Придон перебил:
– Но мы сумеем срубить им головы? Конст поперхнулся на полуслове, глаза замерли в орбитах. После долгого молчания сказал уже другим голосом:
– Да, конечно. Не сейчас, так позже.
– Мне нужно сейчас, – возразил Придон. – Мне нужна рукоять меча Хорса!
– Ты ее получишь, – ответил Конст глухо. – Сила дивов неизменна, а сила людей растет. Вы сломите мощь дивов, сотрете их с лица земли. От нас не останется и воспоминаний…
– Тогда прибавь шаг, – велел Придон. – Я хочу, чтобы это наступило как можно быстрее. Мне нужна эта рукоять! Я хочу увидеть, как счастливо улыбнется Итания.
Солнце наконец опустилось и светило с запада им в спины, зато с востока надвинулись грозные иссиня-черные тучи. Мир был залит холодными солнечными лучами, однако зелень блистала чистотой, свежестью. Конст, что выдвинулся вперед, обогнул скалу, вскрикнул и присел за камнем.
Придон поспешил к нему, Конст знаками велел пригнуться. Придон подполз, выглянул. Дыхание остановилось. На расстоянии двух выстрелов из лука на невысокой горе возвышался белый-белый замок. На фоне грозных туч он блистал, как драгоценный камень. Придон не мог оторвать от него взгляда, сердце начало стучать чаще, взволнованнее.
– Дэвы, – прошептал он. – Я думал… что должны быть обязательно чудовищами!
Конст сам не мог оторвать зачарованных глаз. На лице его быстро-быстро сменялись выражения восторга, зависти, непонимания, страха и ликования.
– Мы, – ответил он таким же шепотом, – разные… Мы можем быть разными.
– Тогда почему, – спросил Придон с удивлением, – вы не стали все красивыми?
Конст покосился на чудовищно вздутую мышцами грудь друга, обозрел перевитые мускулами плечи и бугристую спину, отвел взгляд и ответил непонятно:
– Одинаковость не бывает красивой. А в красивом кувшине может оказаться гнилая вода. Будем спускаться?
– Я пойду один, – ответил Придон. – Ты выжди, потом спускайся, но за мной не следуй. Я буду пробираться к их дворцу в одиночку.
– Может быть, я? Ты же знаешь, что я…
– Знаю, – оборвал Придон. – Но лучше об этом забыть. Да и… понимаешь, вдруг да придется драться? Я бы не хотел, чтобы ты дрался против своих.
Конст нехотя кивнул.
– Я тоже.
Придон шлепнул его по худому плечу.
– Жди. Спустись ниже, там вроде бы пещеры, ручей. Я… обязательно вернусь.
– Сколько ждать?
Придон окинул взглядом долину.
– Думаю, если за пару дней ничего не отыщу, вернусь за тобой.
Он опускался быстро, в голове стучали острые злые молоточки, а камни, за которые хватался, были горячими, но пальцы не обжигали. Он наконец понял, что сам разогрелся, как раскаленное в горниле кузнеца железо. Это уже Долина Дэвов, где обломок дивного меча, это уже почти победа… половина победы, ибо никто и никогда из смертных сюда еще не добирался!., а потом он на этом же драконе к Итании, она одаряет его благосклонной улыбкой…
Дважды на пути вставала странная призрачная радуга. Всякий раз он чувствовал, как его тело проходит будто сквозь влажный туман. Однажды дорогу загородил водный поток, что бурно ниспадал с горы. Придон замедлил шаг, но поток выглядел полупрозрачным, вода даже не шумит, а брызги исчезают прямо в воздухе…
Он вытянул руку, засмеялся и прошел насквозь.
– Итания, – сказал он шепотом. – Все для тебя, Итания… Весь мир существует для тебя, Итания! Ты есть богиня… Я умру, если ты взглянешь сердито…
Слова пошли изломанные, горячечные. Он сам смутно дивился. Снова проснулся в нем и заговорил неведомый бог, что наполняет уже не только сердце, но все тело сладкой болью, щемом, тоскою и страстью, от слов которого из-под лопаток прорастают незримые крылья, душа то взмывает к небесам, то падает в темные бездны ада, кувыркается в радуге, скачет по вершинам деревьев, а сам он чувствует себя, как могло бы ощутить, наверное, чистое ядро ореха, когда внезапно раскалывается серая сморщенная скорлупа, покрытая пылью и грязью…
