изрекаешь: мечи, значит, мои слабы, не осилим… – воевода зло сопел, не замечая, как клинок оказался в его руках. Удачный в бою, смелый и отважный, не раз спасавший дружину своим своевременным решением, он не мог терпеть, когда ему перечат и сомневаются в удали. – Смута! – он поднял меч. Воины повскакивали с мест, до конца не веря, что им отдан приказ выступить против кудесника.
– Остынь, воевода! – Мыслимир поднялся, направляя навершие посоха в раскрасневшееся лицо Яробуда.
– Да он…
– Что-о-о?! – старейшина взревел медведем, коих он в свое время, как поговаривает молва, мог валить голыми руками. – Моё слово тоже ничего для тебя не значит, правнук? – воевода, на самом деле приходившийся правнуком Мыслимиру, сжал губы и, надув щеки, присел, не смея перечить родичу. – И вы, – он резко обернулся к воинам, тут же отпрянувшим от грозного старика. – Чего вскочили? Враг там, – длинный палец указал на частокол. – А не тут! Или решили на радость супостату резню в доме устроить? Так знайте, – Мыслимир поглядел на спокойного Богуслава, – пока я жив, не бывать тому!
– Ждан, Ждан очнулся! – к костру подбежал радостный Тишило, остановился, наткнувшись на свирепый взор старшего из старейшин, и промямлил, уже не так бойко: – Ждан, он там, он очнулся.
Не говоря ни слова, кудесник вскочил с места и, задев краем плаща дернувшегося воеводу, быстро зашагал к навесу травницы, размышляя – а не почудилось ли ему, что во время вспышки гнева от Яробуда дыхнуло плесенью?
Вокруг навеса уже столпились люди. Просочившись сквозь образовавшуюся толпу, Богуслав зычно рявкнул:
– Очнулся? Это славно! – кудесник огладил длинную бороду. – Пойдём со мной, Ждан, нам многое нужно обсудить, пока не стало совсем поздно, – повернулся и пошел к своей избе, повелев стоявшим подле пастуха подпаскам: – Помогите ему.
Богуслав шёл, хмуро глядя на копошащихся людей: вернувшиеся к кострам воины точили мечи, голодными глазами поглядывая на похлебку, томящуюся в котлах, костровые закапывали в прогоревшие угли рыбу, завернутую в глину. Несколько вышедших из изб баб выставляли на широкий вкопанный в землю стол хлеб, отдавая указания мальцам принести зелень, да молоко. Ребята постарше крутились рядом с воинами, слушая байки да небылицы. Стража на башне вглядывалась в наваливающийся сумрак, туда, где в поле и на опушке леса затаились дозорные, которые должны были зажечь наспех заготовленные костры, в случае если неведомый враг пройдёт мимо них. В общем хлеву – длинном сарае – мычали недоенные коровы. Пыхтели оседланные кони – приказ воеводы, готовящегося дать бой супостату и погнать его прочь от родного дома, кем бы он ни был. Проснулись сверчки, радующиеся заходу солнца. Поселение погрузилось во тьму, разгоняемую только светом костров. Впереди была долгая, бессонная ночь.
* * *
– Мрр-ра-раххх!
Катающийся по примятой траве клубок разорвался на мелкие ошмётки, разлетевшиеся в разные стороны. Разъярённый Кот вскочил на ноги, живо орудуя клинками, не позволяя нападавшим вновь навалиться и нахрапом сбить его с ног. Вокруг витязя закружилось три хоровода: совы над головой, летучие мыши на уровне пояса, бабочки-ночницы ближе к траве. В миг, словно по команде, хороводы сомкнулись, превращаясь в кокон, который тут же начал сжиматься, грозясь вновь поглотить Кота. Несмотря на скорость вращения воина и его залихватское обращение с клинками, которые практически не оставляли свободного места для манёвра и атаки, по доспеху заскрежетали коготки, оставляющие глубокие борозды на металле.
Баюна кидало в разные стороны так, что рычащий витязь едва сохранял равновесие, каждый миг рискуя вновь оказаться на земле. Воину чудилось, что в момент соприкосновения с ним крылья существ принимают облик девичьей руки с длинными заточенными когтями, толкают и хлещут его, пытаясь свалить с ног. Посланник Макоши стойко переносил удары, то и дело цепляя нападавших клинками. Те шипели, отлетали в сторону, прекращая принимать участие в безумной свистопляске полуночного хоровода, некоторые из ночниц и вовсе рассыпались в смердящий плесенью прах. В такие мгновения кокон взвывал, пульсировал и начинал нападать яростнее и злее, мстя за погибшую сестру. Это приводило к новым потерям среди нападавших и новым бороздам на доспехе, из сочленений которого медленными каплями начала сочиться алая влага.
Баюн понимал, что неумолимо слабеет, а нападавших, хоть и не становится больше, но всё же еще достаточно много и действуют они куда умнее: не лезут на рожон, глупо подставляясь под меч, а бьют только со спины, атакуя мелкими тварями, когда крупные птицы и нетопыри блокируют руки мечника.
Погибать в столь глупой ситуации не хотелось. За спиной оставались все девять жизней и потеря одной из них, казалось бы, не принесёт большого урона, но случись подобное – Кот навсегда потеряет нить, связывающую его с Водяницей, и вряд ли успеет вернуться в Явь, дабы помочь живым отразить нападение умчавшейся в сторону леса стаи. В голове мелькнула шальная мысль о предложении недавнего собеседника. Спутнику Макоши почудился шелест массивных крыльев, доносящийся от деревьев. Но бьющийся насмерть воин тут же отбросил думы, резко рванул в сторону, перекатился в бок и тут же отпрыгнул назад, пытаясь вырваться из окружения. Частично ему удалось совершить задуманное, что позволило сразить нескольких призраков, принявших облик ночных существ. То, что это сестры погибшей от рук пастуха Полуночницы, Кот не сомневался – сказанное кудесником до сих пор отягощало мысли витязя, заставляя всё с большим напором раскручивать веер свистящих в азарте клинков.
Удар по ногам был неожиданным. Сохраняя равновесие, Баюн привычным движением попытался переступить с места на место, но понял, что не может пошевелиться, удивленно бросил мимолетный взгляд на землю и вздрогнул. Распростершись на траве, в его ноги вцепились два полупрозрачных призрака, смутно напоминающих старуху с изъеденным оспинами лицом и молодицу, раскрывшую рот в хищном оскале.
– Прочь!
Баюн попытался рубануть клинками по призрачным кистям, но не тут-то было. К нему тут же кинулись две совы, на лету сменившие облик, и вцепились когтистыми пальцами в запястья, не позволяя воину завершить удар. В грудь одна за другой врезались несколько десятков летучих мышей, выбивая дух. Все попытки высвободиться из захватов оказались тщетными. К полуночницам тут же присоединились сестры, с лёгкостью сменившие облик.
Превозмогая растекающуюся по запястьям боль, спутник Макоши силился удержать мечи, которые норовили покинуть слабеющие пальцы. Призраки били и царапали доспех – единственную преграду, которая не позволяла вцепиться в тело воина оскаленными рядами острых как игл зубов. Ночницы громко шипели, предвкушая долгожданное лакомство, но доспех оставался непреодолимой преградой. Выкованный в кузнях Ирия, он нёс в себе отблески искр первозданного огня, тяжесть ударов молота
