из них, касавшемся того, как поступить с трупом Натаниэля Тривза, Анаксимандр вызвался помочь, однако с него была взята клятва молчания, так что больше здесь об этом ничего сказано не будет. Все, что узнал Анаксимандр относительно этого третьего пункта (жизни своей новой хозяйки), увенчивалось сообщением, что Кларисса вскоре собирается покинуть Мордью и для этого потребуется ее возвращение во дворец – место, возвращаться в которое она не имела никакого желания.
В-четвертых, одним из обитателей дворца был человек, навещавший Клариссу в трущобах, характерной приметой которого было желтовато-коричневое родимое пятно на лице; этот человек был ее далеким родственником, и хотя он постоянно делал попытки добиться ее расположения – на ее взгляд, безуспешные, – от него можно было ожидать помощи, ввиду данной им некогда клятвы, а также их общих секретов, разглашение которых привело бы к его бесчестью.
Все это было поведано Анаксимандру в таком тоне, который предполагал, что, словно в какой-либо стратегической игре наподобие шахмат, события в жизни его хозяйки и эпизоды истории Мордью следовало рассматривать как гамбиты, направленные в конечном счете на победу: это были тонкие ходы, пестрящие уловками и жертвами, атаками и контратаками, позиционированием и маневрированием, а вовсе не – как можно было бы ожидать – обычное течение бесцельного существования, характерное для жизней множества других людей. Более того, Кларисса неоднократно намекала, что в эту игру ей доводилось играть и прежде, и не один, а множество раз, и что события недавней истории – не что иное, как известные широкой публике результаты ходов, при помощи которых игроки пытались улучшить свое положение на поле. Впрочем, она всегда уклонялась от подробных описаний, объясняя это тем, что знания, раньше времени переданные тем, кто не находится на ее уровне осведомленности, могут исказить ход дальнейших событий.
Также ни разу она не упомянула о Натане. Ее нежелание обсуждать этот предмет было настолько сильным, что Анаксимандр очень быстро пришел к пониманию: ему не следует заговаривать о роли ее сына в вынашиваемых ею планах.
И тем не менее однажды вечером, ближе к концу их пребывания в стенах дома в Торговом конце, Анаксимандр все же ненароком повернул течение беседы в эту сторону. Они сидели перед камином; толстые поленья в очаге, благодаря позднему часу, уже почти превратились в угли, когда он произнес:
– Как часто вы, должно быть, рисовали себе такой вот очаг, такое тепло и уют, пока жили в трущобах эти долгие годы!
Кларисса улыбнулась его словам. Помолчав, она ответила:
– И как часто я буду вспоминать о них, когда Натан закончит свою работу и этот город будет окончательно предан морю!
Натан и Дашини появились посередине Цирка – как раз в том месте, где Натан некогда выудил руконога. Сколько времени прошло с тех пор? Месяцы? Годы? Текло ли время вообще там, в Особняке?
При их возникновении трущобные ребятишки поспешно побрели обратно к берегу, расплескивая волны Живой Грязи на Стрэнд. Натан не стал медлить, окидывая взглядом окружающую сцену, какой бы изменившейся она ни казалась ему нынешнему, в отличие от того нервного, замкнутого ребенка, каким он был прежде. Подобные размышления он оставил нищим, несчастным, молчаливым трущобным жителям, которые его окружали. Вместо этого он двинулся к середине Цирка, в то время как Дашини, подобрав повыше подол платья, бросилась к краю. Достигнув самого глубокого места, он погрузился в Грязь целиком, сжимая глаз Бога обеими руками. Когда Грязь залепила ему уши и сомкнулась над волосами, он потянулся к Зуду и Почесал и принялся Искрить, прибегая ко всем чувствам, которыми только обладал.
Натан знал, что должно произойти, поскольку знал, чего он хочет. В этом-то и заключался секрет: ему надо было всего лишь знать, чего он хочет, ясно представлять это в уме. Больше не будет никаких червей, никаких руконогов, никаких алифоньеров! Слишком долго его сновидения и его боль диктовали ему свои условия. Теперь руководить будет он. Дашини на своем примере показала ему, как это делается. Глаз показывал ему это прямо сейчас. Силой можно владеть. Ее можно направлять.
Из Грязи на поверхность устремились полчища палтусов, подобные Натану размером и формой, безликие, но цельные; сотни палтусов, расходящихся от него волнами. Чем больше их возникало, тем больше Грязи поглощалось ими, пока наконец в самом центре не обнаружился Натан. Он стискивал глаз так крепко, что казалось, вот-вот раздавит его; и теперь его окружала целая армия – она нарастала и кишела, безглазо уставившись перед собой.
– Да! Да! – вскричала Дашини.
Натаноподобные палтусы продолжали появляться (все новые и новые, их были уже тысячи), и хотя он чувствовал, как его плоть истончается, ему было плевать. Это больше не яма с червями, вместилище его гнева и отчаяния: теперь это армия! С ее помощью он прежде всего выгонит людей из трущоб вверх, в Торговый конец, где они будут в безопасности. А потом, когда с этим будет покончено, он пошлет свою армию вниз, в Живую Грязь под Цирком. Теперь Натану было ясно: Цирк – это место, наиболее затронутое близостью Бога, место, где скорлупа Мордью наиболее тонка, где всегда были самые крупные уловы, где сила Бога имеет наибольшее могущество. Если он сможет пробить эту скорлупу здесь, дальше трещина распространится по всему городу.
Дашини поняла его замысел, по крайней мере частично. Воздев над собой «Натанов нож», она принялась петь. Через весь Мордью неслась ее песня – ко всем трущобным мальчишкам и уличным торговцам, скупщикам и ведуньям, продавцам волос и собирателям тряпок, рыбачьим вдовам и их сиротам-детишкам, к чернящим глаза женщинам и работницам «Афанасийского Храма», к хозяйкам распивочных и метельщикам, ко всем голодным, оборванным, вымазанным Грязью бедолагам, прозябающим в тени Морской стены, – перед всеми она появилась в пламени их костров и свечек, песней призывая их восстать из своего убожества и взять в Торговом конце то, что принадлежит им по праву.
Натан поднялся из Грязи и разжал кулак: глаз лежал на его ладони, белый и твердый, словно яйцо. Палтусов были уже тысячи, и все они двигались к нему, словно притягиваемые магнитом. Они тянули к нему руки, хватали его за одежду – не угрожая, но поклоняясь; и таких он наполнял Искрой до тех пор, пока они не начинали светиться голубым сиянием. Натан посылал их в трущобы, чтобы они сопровождали людей, предоставляли им необходимую помощь, устраняли любые препятствия. Глаз Бога позволял ему это сделать – вопреки воле «Запрещающего перста»,
