- Дхар! Дхар!! Дхар!!! - выкрикнул Шмиттельварденгроу и снова бросился в атаку.
Теперь его удары встретились с топорищем Головоруба. Металл, из которого оно было отлито, размягчился от жара, но совсем немного, позволив лишь оставить зарубку под самым лезвием. Голем второй рукой попытался двинуть цверга в челюсть, но тот поднырнул под кулаком — его волосы обдало испепеляющим жаром, и рунный топор опустился на сочленения панциря. Звякнули расширившиеся от жара заклепки и выстрелили: одна дернула его за щеку, оставив после себя горячий след, мигом набрякший влагой.
Сталь кирасы разошлась, обнажая переплетенные с Тьмой элементы механизма и остатки плоти. Но Шмиттельварденгроу отступил: Доннер с завидной скоростью развернулся, прикрывая металлом слабое место, застонал Головоруб в поисках свежей крови. Цверг разорвал дистанцию, перебросил топор в другую руку и выбросил вперед ладонь, сложив пальцы замысловатой фигурой, которую в приличном обществе посчитали бы оскорбительной.
Тьма собралась черным осколком и ударила голема в прореху в его броне. Истошный вопль, в котором смешались скрежет металла и боль терзаемой плоти, хлестнул по ушам кнутом надсмотрщика. Шмиттельварденгроу отшатнулся, на миг отвлекся, чтобы подать знак Джаладу, как Доннемагнустру резко выпрямился и обрывки плаща из магии и Тьмы, покрывавшие его плечи, сложились длинным маслянисто-блестящим копьем. Заклинание вытянулось и рванулось вперед. Цверг успел только прикрыться топором.
- Джалад! - Бесполезно — все случилось слишком неожиданно.
Мягкое чавканье, словно кто-то наступил ногою в жидкую грязь, и на лицо гному упали капли раскаленного металла. Он дернулся, но не от боли — она пришла позднее. Скорее от неожиданности, словно ему плеснули в лицо водой. Обжигающе-холодной, колодезной.
Потом пришла боль, рванула когтями лицо, выбила слезы из глаз, и Шмиттельварденгроу отшвырнул бесполезное оружие: от лезвия почти ничего не осталось, одни бесформенные потеки раскаленного металла. Оглянулся и увидел Джалада.
Он все еще стоял, но что не давало ему упасть — оставалось загадкой. С такими-то ранами уже не живут — это цверг мог сказать с точностью. Заклинание целилось не в него, а в мага. Доннермагнустру разгадал их тактику и, пока джаффец жег, подготовил ответный удар.
Шмиттельварденгроу видел разбухшее обгоревшее мясо, торчащие белые обломки ребер, даже трепещущее сердце.
- Смерть! - прохрипел за спиной голем. - Я есть смерть! Я есть отомщение! Я есть кара!
Дальше случилось нечто совсем непонятное.
Доннермагнустру с трудом выпрямился, по дымящимся доспехам струилась кровь пополам с машинным маслом. Его клонило набок, но он вновь поднимал Головоруб — песня проклятого оружия звучала чисто и ясно в предвкушении вражеской крови.
А потом все вокруг стало огнем. Ослепительное сияние скрыло Источник, пещеру, голема. Вокруг ничего не осталось, кроме чистого, алого, словно свежая кровь пламени. От жара, казалось, кожа сама собой, сходит с лица.
Сияние сжалось до узкого луча, соединившего рану в груди Джалада и Доннермагнустру. Все длилось не дольше пары ударов сердца, вдруг растянувшихся, словно тетива на луке.
Раз, два — луч исчез, и время вновь потекло, как обычно. Сначала стало совсем темно, но после свет Источника вновь набрал силы. Шмиттельварденгроу попытался подняться. Получилось не сразу, ноги подкашивались. Он коснулся по привычке бороды, и почувствовал пустоту, рука в панике поднялась выше. Волосы, жесткие, курчавые, остались лишь на подбородке, едва длиннее пальца.
- Все демоны Бездны! - выдохнул он и осмотрелся.
От столов остались одни головешки, но фигура Доннермагнустру никуда не делась. Она лишь опустилась на одно колено, словно голем признавал покорившую его силу. Но чего-то в нем не хватало. Гном присмотрелся, проморгав скопившиеся слезы, утерся и присвистнул: у железного болвана не хватало плеча, руки и части груди: из чудовищной раны торчали части механизма, искореженные шестерни, распорки, обгорелая плоть.
Головоруб валялся на полу, среди головешек. Осторожно, словно боясь спугнуть видение, Шмиттельварденгроу наклонился и поднял его. Знакомое чувство силы наполнило цверга, напитало здоровой злостью и жаждой схватки. Торжествующая улыбка коснулась его губ, но тут же погасла, секира опустилась вниз. Рядом с лезвием валялся хрустальный шарик портального камня. По наитию цверг наклонился и поднял его.
Вот оно. Проклятая секира у него в руках, как и средство спасения: Шмиттельварденгроу был уверен, что с Головорубом в руках ему не страшны никакие враги, куда бы его не выбросило, хоть в центральный штаб Ордена. Похер, во имя Бездны, он победил. Но что-то мешало ему, словно заноза, острый шип, застрявший в его совести, которая, как ему казалось, уже давно атрофировалась за ненадобностью.
Джалад.
Маг упал навзничь, раскинув руки. Его тело... Что-то странное творилось с ним. Кожа, куски плоти вспыхивали, превращались в пепел, под которым проглядывали раскаленные угольки.
Предательские слезы. Рука гнома почему-то дрожала, когда он смахивал их. Острая боль рвала сердце — это было ощущение незнакомое, странное, но было в нем нечто очищающее, словно кто-то жесткой щеткой счищал с него накипь многолетней злобы.
- Джалад? - Шмиттельварденгроу коснулся его рукой, неуверенно, кончиками пальцев...
И, несмотря на чудовищные раны, джаффец шевельнулся. Его рука крепко сжала пальцы гнома.
- Это был... поучительный урок! - прохрипел он. Его глаза сфокусировались на цверге, в их глубине горел настоящий огонь. - Как жаль, что на этом все!
- Я... я не позволю, - слова душили. - Нечего умирать ради меня. Пожалуйста...
Последнее слово он произнес очень тихо, почти неслышно, но Джалад, если не услышал, то почувствовал.
- Фозз, теперь — я. Ты бросишь меня, как огра?
- Дхар! - выдохнул Шмиттельварденгроу. - Мне не нужна твоя смерть. Ты и не представляешь, сколько призраков я оставил за спиной!
- Одним больше... Ты бросишь меня? - повторил пиромант.
Заскрежетал металл, тяжелое дыхание смешалось с воплем разодранной стали.
- Смерть не берет меня! - Доннермагнустру медленно, но вновь поднимался. - Я победил ее! Навеки! Я взял ее регалии...
Магия клубилась вокруг него. Мерно крутился, заряжая его, Источник.
- Вот же неугомонный дхар! - пробормотал Шмиттельварденгроу.
Времени для раздумий не было. Как и вариантов действия. Он сжал руки на рукояти Головоруба. Вокруг секиры заклубилась дымом Тьма, а изуродованные морды, отлитые в металле, ожили, раскрыв пасти в немом крике. Что-то непонятное почувствовал, наверняка, и Головоруб: тональность его песни изменилась, стала тревожнее и яростнее. Он не понимал смысл действий своего хозяина, как и не понимал своего прежнего предательства. Такие глубины моральной оценки ему были недоступны.
