— Ты о чём?
— Акалу, ты слишком любопытен, — ответил я, — Потом расскажу. Когда-нибудь.
— Так а зачем мы вообще сюда приперлись? — задал Шаманов очередной вопрос, — За масками? А откуда ты знал, что они тут будут? Ты же не был на уроке Словенова, и про школьный театр ты не в курсе…
— Я понятия не имел, что они тут будут, — честно признался я, — И тем более, я понятия не имел, что ты вывалишь на себя именно эту коробку. Но знаешь что? Нас с тобой сюда как будто что-то привело, некая сила.
— Сила? Типа интуиция? Или божественное провидение?
— Ну не совсем… — уклончиво ответил я, разглядывая в свете фонаря рожу самозванца на маске, — Я скорее говорю о чем-то внутри меня. О моём втором «я», так сказать. Оно ощутило, что здесь есть нечто важное, вот поэтому я и решил высадить дверь.
— И ты поступил правильно, — сказал Царь у меня в голове, — У тебя в руках изображение моего лица, парень. Я почуял его присутствие и привел тебя сюда.
Глава 34. Записки из тайника
«Шуйский:
Перешагнет; Борис не так-то робок!
Какая честь для нас, для всей Руси!
Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Зять палача и сам в душе палач,
Возьмет венец и бармы Мономаха…
Воротынский:
Так, родом он незнатен; мы знатнее.
Шуйский:
Да, кажется.
Воротынский:
Ведь Шуйский, Воротынский…
Легко сказать, природные князья.
Шуйский:
Природные, и Рюриковой крови.
Воротынский:
А слушай, князь, ведь мы б имели право
Наследовать Феодору.»
А.С Пушкин, «Борис Годунов»
Я лежал на кровати и смотрел в потрескавшийся потолок, мой мундир висел рядом на стуле.
Шеврон с гербом моего клана я к мундиру так и не пришил, как и курсовку. Раньше у меня не было на это времени, а сейчас, когда появилось время, в этом уже не было смысла.
Сегодня мне точно не стоит расхаживать с эмблемой Нагибиных на мундире, в этом я был абсолютно уверен. Тем более что в Лицее выходные, так что могу походить и в неуставной форме одежды.
Зато Шаманов, в отличие от меня, был весьма бодр. Он сделал домашку по русской словесности, потом по истории, а потом принялся расхаживать по комнате.
— Ты придумываешь план? — наконец, не выдержав, спросил Акалу то, что хотел спросить уже давно.
— Не-а, — ответил я.
— А что тогда?
— Да я просто пырюсь в потолок, если честно, — признался я, — А план у меня уже давно готов.
— И в чём он состоит? — поинтересовался Шаманов, — Как мы будем завтра защищаться от Корень-Зрищиных? А как достанем и продадим наши… наш лут?
— Да влёт, — коротко объяснил я, — Не очкуй. И где ты понабрался таких слов, Шаманов? Лут? Ты это сейчас серьезно?
— У меня вообще-то дома топовый игровой комп «Гиперпосадникъ», — обиженно ответил Шаманов, — Или ты думаешь, что эскимосы до сих пор бьют моржа гарпунами и живут в иглу?
— Вообще да, — честно ответил я.
— Ну это отчасти верно, — вздохнул Шаманов, — Некоторые и правда живут в иглу. Холопов у нас в Гренландии нет, но простонародье живет не сильно лучше ваших крепостных. Вот только ты не забывай, что я, как и ты, магократ, хоть и эскимосский. А мы, магократы, не работаем. Кстати, ты не хочешь сделать домашку?
— Нет, — поморщился я, — Во-первых, как ты верно заметил, магократы не работают. Во-вторых, отечественная словесность меня сейчас волнует меньше всего. И в-третьих, я тупо спишу у тебя.
— Так-то логично, — вынужден был согласиться Шаманов, — Но нельзя же совсем ничего не делать.
— Ты прав, пора прекращать, — ответил я, — Поэтому сейчас я займусь чтением. Но не учебника по русской словесности, а более интересного документа.
Вообще это надо было сделать уже давно, но у меня раньше как-то всё руки не доходили. Теперь же мои руки были наконец совершенно свободны, поэтому одну из них я сунул в карман мундира, где у меня лежала тетрадка.
Та самая тетрадка, которую я нашёл в тайнике под кроватью в комнате барчука, в тело которого я попал. Последние пару суток я таскал тетрадку в карманах, постоянно перекладывая из старой одежды в новую, но прочитать записи мне было всё как-то некогда. Кроме того, меня отпугивал кривой почерк барчука Нагибина.
Но теперь время пришло, пока уже выяснить, что там строчил Нагибин до того, как я выкинул его из собственного тела.
Текста в тетрадке было не так уж много, крупным, но очень неровным почерком, были исписаны лишь четыре листа:
«Папа говорит, что мне что-то предстоит, что-то важное. А я не знаю что. А он не объясняет. Просто говорит, чтобы я был готов.
А как я могу быть готов, если не знаю, к чему готовиться?
Папа с мамой стали совсем странные. Они чего-то боятся, но чего — не объясняют.
С деньгами стало совсем плохо, Прыгуновы захватили наше овсяное поле, а нам и ответить нечем. У Прыгуновых есть солдат, а у нас нет. Прыгуновых много, нас мало.
Сестра опять в Пскове.
Ночью шёл дождь, было страшно. А потом шаги, ОН ПРИШЁЛ
„неразборчиво“
Почему-то дождь идёт теперь все время, хмель гниет на полях, некому его убирать. Мы и пиво давно уже не варим, а только продаём хмель.
ОН приходил, дважды. Не помню
„неразборчиво“
У нас теперь появились деньги. Все тратили на Таню, как всегда.
Откуда деньги — не знаю. Может быть „неразборчиво“
Тане оплатили обучение в Смольном Институте, хотя она еще маленькая. Так что учиться ей только через два года. Папа сказал, что мне нигде учиться не придется. Почему — не знаю.
„неразборчиво“
ГНОСТИЧЕСКИЙ ЛИБЕРАТОР
Снова кончились деньги, хотя они были. Я видел у папы целую гору банкнот. Миллионы рублей. Но куда он их дел — я не знаю.
ОН вроде бы приходил, а вроде и нет.
Я уже не различаю сны и реальность. Иногда мне кажется, что я видел ЕГО, а иногда, что ОН мне только приснился.
Снова дождь. ОН приходит почему-то всегда, когда ночь и дождь.
Сапоги у него кованые, я слышу его шаги и сразу же пугаюсь.
Усы у него черные, а волосы — седые. От него пахнет чем-то кислым. Это странно.
А левая щека у него изуродована оспой. Или не оспой, а магией, так он говорил.
Я стал бояться его приходов, мне страшно от „неразборчиво“. Я сначала думал, что ОН приносит нам деньги, но нет. Папа и мама берут деньги где-то в другом месте.
Но отдают их ЕМУ.
Зачем? Почему?
Я пытался сбежать из дома, но папа поймал меня. Был долгий разговор.
Мой брат погиб на Турецкой войне, уже давно. Так что я — наследник.
Папа повторяет это, и говорит, что я что-то унаследую. Не поместье, а что-то другое.
Папа говорит, что я унаследую землю. Я спрашивал его, а что такое — унаследовать землю? Но папа непонятно ответил, что это значит исчерпать терпение.
Всё совсем запуталось.
Я уговорил папу, и он оплатил моё обучение в Лицее. Не на год, на семестр.
Значит, я всё-таки поеду учиться?
„неразборчиво“
Последнее лето дома.
Все на нервах, все боятся.
Сегодня ОН должен придти, и тогда произойдёт что-то важное…
Но я не хочу ЕГО видеть, совсем не хочу. Может сбежать? У меня голова болит, уже второй день, Луна на небе кажется мне фиолетовой, и…»
На слове «и» записи барчука обрывались. Это напрягало, как и многое другое. Текста в тетрадке было немного, но на разбор каракуль Нагибина я потратил битые полчаса.
Отбросив тетрадь, я погрузился в раздумья. Тут было о чём поразмыслить.
Судя по всему, этот своеобразный дневник писался в течении нескольких лет, об этом ясно говорило то, что барчук за время его написания сменил минимум четыре авторучки.
