"да", или скажу "нет"?
- Так и сяк. В том и суть.
- И как прикажешь решать?
- Брось монетку. Какого хрена, откуда мне знать?
- Так твой пример о миллиарде детей...
- Красивое круглое число. Возьми самое худшее, что можешь вообразить, и возведи в куб. Вот что может случиться.
- Может. Не обязательно. Если возможные последствия будут в любом случае...
- Не так. В них общее лишь то, что мы ни черта не знаем. Не можем знать. Ты можешь уничтожить вселенную. Можешь подарить всем живущим вечный пир на Большой Леденцовой Горе, чтоб они подавились. Или можешь вообще ничего не изменить, и мы брели по говну без всякой выгоды. Что угодно между. Именно что угодно.
Дункан кивает. Смысл начал вырисовываться. - Выбор как абсолют. Выбор как вещь в себе. Закон Непостижимых Последствий.
- Более-менее.
- К чертям город, - тихо говорит Дункан. - Я сжег бы мир, чтобы спасти ее.
- Ага... - бормочет Кейн, хрипло и зло. - Так и думал, что ты напомнишь.
- И этого ты просишь от меня?
Его взгляд ползет по костяшкам пальцев, как всегда, когда его терзает боль. Или стыд. - В тот миг я думал, что говорю правду.
Уголки рта Дункана опускаются. - Я тоже так думал.
- Вот только... на деле все оказалось наоборот.
- Мне не нравится, как ты это сказал.
- И мне.
- Хэри... что случилось? Она...
- Уже давно.
- Но как?
Снова пожатие плечами. - Вместо того, чтобы сжечь мир, спасая ее, я сжег ее, спасая мир.
- Ты принес в жертву Шенну?!
- Не намеренно.
- Хэри, мне так жаль...
- Всем чертовски жаль. - Лицо исказилось, глаза крепко зажмурены. - Ага. Гм, слушай. Теперь мне жаль. Думал, всё зажило... А оно вот как... ярко...
- Ах... - говорит Дункан. - Ах, думаю, мне понятно.
- Напополам. Почти что. - Кейн кивает костру. - Мечом вроде вот этого. Половина ее упала на меня.
- Мне жаль... - Шепот. - Хэри, мне так...
- Ага. Спасибо. Глаза встречаются над огнем. - По крайней мере, убил не по своей воле.
Дункан опускает голову. Поджимает колени к груди, кладет на них подбородок. - Думаю, с разговорами покончено. На время.
Когда утро подбирается к навесу из бизоньих шкур, становится светлее и холоднее. Небо серое. Снег кончается вместо с ночью, и Дункан наконец видит, где они: на краю обрыва, на утесе, открывающем панораму бесплодных пустошей. Здесь нечто ему знакомо, и загадочное чувство заставляет его встать.
Осторожно он бредет к краю, медленно, щупая путь, понимая, что снег может скрывать опасные расселины. Теперь можно разглядеть лик утеса, внизу интересные структуры, слишком правильные, чтобы быть просто осыпью. Постепенный спуск к равнине. Будь внизу люди или даже дымки из труб, это могло бы быть скальным городом, как у народа анасази...
- Ох, - произносит он. - О, разумеется.
И это он как будто знал заранее.
- Хэри... то есть Кейн. Это же он? То место? Вертикальный город "Отступления из Бодекена"?
Голос доносится из-за левого плеча. - Ага, то самое.
- Так вот ради чего всё.
- Нет.
- То, что ты сделал здесь...
- Не ради него всё затеяно.
Он оборачивается. - Не тут ты совершил самое дурное дело?
Кейн прямо за ним, чуть сбоку. Глаза холодны, как небо. - Даже не тепло.
- Ты отменил бы это, если бы мог?
- Это? Шутишь?
- Скорее интересуюсь.
- У тебя никогда не было чувства юмора.
- И всё же...
- Извини. Хотя мог бы догадаться. Ответ - нет.
Кейн трясет головой, будто просыпаясь. - Лучше так: нет, на хрен.
- Те щенки. Дети. Подростки.
Кейн бредет назад к огню. - Думаешь, если спрашивать без конца, получишь желаемый ответ?
Дункан уязвленно замирает. - Недостойный тон.
- Куда достойнее, чем "заткни пасть". А я именно о том.
- Ты злишься.
- Всегда такой был. Хотя не с тобой.
- Теперь и на меня злишься?
- Просто... - Он машет рукой, чтобы не сказать "заткни пасть" снова. Не оглядывается. - Только не говори, будто понимаешь меня. Будто знаешь, чего мне стоило сделать то, что я сделал. Пережить всё то, что я прошел. Будто можешь хотя бы вообразить.
- Ты пережил даже меня.
- Нет. - Кейн оборачивается и рубит воздух между ними, и край его ладони почти невозможно увидеть. - Я же сказал. Это не был ты.
- А кажется, что я, - мягко отвечает Дункан. - Больно, как будто это был я.
Глаза Кейна чуть теплеют. Плечи опускаются, он кивает: - Ага, думаю, нужно было заметить. Прости. Я пришел не чтобы тебя обидеть. Или разрешить давние проблемы с папашей. Настоящего отца я простил годы назад.
- Вот почему я здесь вместо него? - Дункан медленно шагает по снегу к юрте. - Отец моложе, чем ты сам. Выше и сильнее тебя. Я не болен. И - как ты продолжаешь твердить - не меня ты простил.
- Всё это не к делу.
- Уверен? Ты уверен, что я молод и силен и здоров не потому, что ты неосознанно возжелал дать папаше взбучку? Выбить из него дерьмо? Мы оба знаем, я заслужил.
- Вот не знаю, что значит "заслужил". Знаю, так говорят люди. Знаю, почему. Но какое это имеет отношение к реальной жизни?
Дункан расставляет руки. - Это реальная жизнь?
- Эге, ну, еще я не знаю, что такое "реальная".
Он кивает. - В двадцатом столетии был побочная ветвь аналитической философии, посвятившая себя изучению структурной лингво-психологии истинности суждений...
- Тут тебе не гребаные дебаты. Или семинар. Иисусе. - Он трясет головой. - Уже забыл, как чертовски ты утомителен.
- И не знал никогда. Сам же твердишь? Я не тот Дункан, которого ты знал. Ты не мой Хэри. Мы не встречались до этой ночи.
- Будь кем хочешь. Лишь ответь на проклятый вопрос.
- Но разве мой ответ не зависит, причем значительно, от реальной моей сути?
- Чертов академик. Кончай бредить.
Дункан признает его правоту, кивая. - Если я понял вопрос, выбор таков: или оставить мир - вселенную, реальность, что угодно - как она есть, во мраке и разрухе, или совершить, гмм... одну вещь... направить по пути, который мне нравится...
