— Ты правильно расслышал.
— Неужели ты не знаешь об этом? — сказал Осман. — Ты, кому было известно, что три человека придут к тебе этой ночью? Два года восстановление храма обсуждается повсюду на берегах Вилайета и далеко в пустынях. Столь грандиозное строительство в южном Туране не видели уже целое поколение.
— Мое жилище существует, будто остров, отдаленный от окружающего времени и суеты. Охранные чары предупредили меня о вашем приближении, когда вы оказались в часе езды отсюда, но я не интересуюсь вещами, что лежат вне моих изысканий. Разумеется, этот храм сооружают жрецы Ормазда, дабы почтить извечного противника своего бога?
— Нет уж, — сказал Осман. — Этот храм не просто часть культа Ормазда, а жрецы его лишь плюются и не желают отвечать на вопросы. Это огромное безобразное строение с воротами, подобными разинутой пасти колоссальной дьявольской бестии. Лишь высокой платой рабочих склоняют к строительству, но некоторые из них хватают свои инструменты и скрываются в ночи, предпочитая лишиться платы, нежели продолжать свой труд.
— Все так. Не сомневаюсь, это тот храм, которого я ожидаю.
Колдун говорил полушепотом, так что остальные склонились, дабы услышать его слова. Маг отпустил запястье Конана, и киммериец потер отпечатавшиеся следы пальцев, горевшие ледяным пламенем.
— Именно крипта нового храма будет служить сокровищницей, — заметил Конан.
— Вот как? — пробормотал Волволикус. — Это представляет дело в ином свете.
Осман судорожно вцепился в эти слова мага:
— Ты подразумеваешь, что поможешь нам? — спросил он.
— Похоже, я должен.
Трое его гостей удивленно смотрели друг на друга, недоумевая, что послужило такой перемене.
— Хорошо, — только и произнес Конан.
— Эту ночь я должен посвятить приготовлениям. Завтра на рассвете я отправлюсь с вами. Я должен увидеть этот храм и этот город. Лейла устроит вам ночлег. В доме есть свободная комната. Вы найдете ее более чем удобной.
Конан встал:
— С твоего позволения я буду спать под звездами. После недавнего постоя в темнице предпочитаю открытое небо.
— Я — горожанин, — сказал Осман, — и вручаю себя твоему гостеприимству.
— Как и я, — сказал Ауда.
— Тогда, — вставая, заключил Волволикус, — я, с вашего позволения, уединюсь для размышлений. Спите спокойно в этом доме. — Он взглянул на Конана. — Ночь в пустыне не безопасна, но ты производишь впечатление человека, не знающего сомнений.
Конан выпрямился во весь свой внушительный рост и кивнул:
— Меня пытались убить и зверь, и человек. Сегодня пески спокойны, а звезды — прекрасная крыша. Спокойной ночи.
Он вышел из дома, и его товарищи последовали за ним, чтобы расседлать коней и забрать свои вещи.
— Что думаешь, Конан? — тихо спросил Осман, ослабляя подпругу. — Он не кажется столь грозным, как можно было ожидать от такого великого мага.
— Точно, — сказал Ауда. — Но что за внезапная перемена? То он был слишком добродетельным, чтобы ехать с нами, а через минуту уже готов. Что это значит?
— Этот человек ведет свою игру, — сказал Конан, — но если он сможет выполнить то, что нам нужно, я не потребую от него разъяснений. Я так понимаю, что между ним и этими жрецами Аримана лежит какая-то вражда. Возможно, он хочет подложить им свинью. Я только пожелаю ему успеха, потому что не люблю жрецов. Пусть вытащит нам из города сокровища, остальное его личное дело.
— Конечно, конечно, — согласились остальные.
Нагруженные своим скарбом, они двинулись к дому колдуна, оставив стреноженных лошадей жевать траву, что в избытке росла в этом маленьком оазисе.
Конан взял скатанные одеяла и пошел вокруг пруда, выискивая место для ночлега. Недавнее заключение лишь отчасти послужило причиной того, что он отклонил приглашение мага. Он питал отвращение к колдовству, которым было окутано это жилище. Он знал, что только под открытым небом выспится как следует.
Между двумя пальмами, густо усеянными финиками, он обнаружил место, где трава толстым ковром лежала на плотном дерне. Здесь он раскатал свои одеяла и снял ремень, оставив на всякий случай оружие под рукой.
Поднимался месяц, его серебряные лучи играли на подернутой рябью поверхности водоема. Вокруг все замерло, лишь над головой слабый ветерок шевелил верхушки пальм. Конан зевал, раскинувшись на грубых одеялах. Через минуту он уже спал.
В два часа пополуночи что-то разбудило его. Несколько минут он лежал, прислушиваясь, но ничего, кроме ветерка, колышущего вершины пальм, не нарушало спокойствия. Он сел и напряг зрение, но не заметил ничего необычного. Луна окрасила оазис бледным румянцем, оставив пустыню в глубокой тени.
Озадаченный, он вскочил на ноги. В воздухе похолодало, но не так, чтобы замерзнуть под одеялом. Он подошел к берегу пруда, наклонился к воде и умылся. Вода стекала по его лицу, когда он снова услышал легкий всплеск, что разбудил его. Он оглядел пруд и увидел нечто, движущееся по поверхности воды. Мгновение он уже был готов бежать за оружием, но тут же обругал себя за этот порыв. Какая угроза может таиться в этой ничтожной луже?
Существо приближалось, и он разглядел человеческую голову на грациозной шее, что возвышалась над изящными плечами. Все остальное скрывалось под водой. Конан расслабился. Это не враг.
— Лейла? — позвал он.
— Это я. — Ее голос был тих и мелодичен. Теперь Конан мог разглядеть черты ее лица. Мокрые волосы облегали прекрасную голову, придавая девушке вид восхитительного морского зверя. Подобно дельфину, она была очень изящна в воде.
— Знает ли твой хозяин, что ты резвишься здесь?
— Волволикус погружен в свои ночные обряды. Его не заботит, чем я занимаюсь, когда он уединяется. Я плаваю здесь в темноте, ибо только ночью воздух приятен в этом бесплодном месте. Вода прохладна, и есть луна со звездами для компании.
— Разве звери пустынь не приходят сюда ночью на водопой? — спросил Конан.
— Они не причинят мне вреда, — сказала она и не спеша подплыла к месту, где склонился Конан. Опершись локтями на каменный бордюр, она опустила голову на руки.
— Не все твари вокруг о четырех ногах, — проворчал Конан.
Она улыбнулась, белоснежные зубы вспыхнули в лунном свете.
— Я знаю. Ничего такого я тоже не боюсь.
— Вот, значит, как? — Киммериец был заинтригован. Она говорила не как служанка или рабыня, коей он почитал ее. Он был удивлен ее самоуверенностью, хотя это могло объясняться защитными чарами колдуна. Но более всего его интересовали те прелести, что скрывались под водой. Хотя он и видел ее при дневном свете, но давно привык судить и мужчин, и женщин в зависимости от ловкости их движений. Для воина это был вопрос выживания. То, что он видел до сих пор, обещало просто женщину зрелых форм, как любая из его богатого опыта.
