– Все это выдумки, – хихикнул Бей, однако продолжая внимательно рассматривать карту и поднося ее ближе к огню. – Как бы сказали американцы, это полная ахинея...
– Осторожней! – вскрикнул Джонатан.
Уголок карты коснулся огня, и уже через секунду папирус загорелся. Бей вскочил и бросил карту на пол, а Джонатан опустился на колени и принялся хлопать ладонями по карте, пытаясь затушить огонь. Когда ему это наконец удалось, выяснилось, что треть папируса успела сгореть.
– Боже мой! – прошептала Эвелин, прижимая пальцы ко рту.
Джонатан нахмурился, и со стороны напоминал ребенка, надувающего губы:
– Она сгорела из-за вас! Вы полный идиот! Смотрите, самая ценная часть карты пропала навсегда!
– Простите меня, – Бей опустил голову. – Произошло недоразумение.
– Когда Рамзес уничтожил Сирию, – холодно заметила Эвелин, – вот тогда действительно произошло недоразумение.
– А может быть, это даже и к лучшему, – неожиданно оживился Бей снова усаживаясь за стол. – Мы же с вами ученые, а не авантюристы и не охотники за сокровищами, верно? Между прочим, не один человек потерял жизнь в погоне за подобными кладами. Но это же полная чушь! Никто никогда не видел эту
Хамунаптру, а многие на тех, кто отправился ее искать, так и не вернулись назад.
Эвелин приподняла брови:
– Но мои исследования доказывают, что храм мог существовать.
Джонатан продолжал держать карту в руках. Он смотрел на ее обожженную сторону так, словно ребенок, который умудрился разбить подаренную ему игрушку на следующее же утро после Рождественской ночи.
– Вы сожгли карту, указывающую путь к затерянному городу, – обвинительным тоном подытожил он.
Хранитель музея снова лишь пожал плечами и добавил:
– Я уверен, что это была всего лишь очередная подделка. По правде говоря, мисс Карнахэн, я был о вас лучшего мнения. Вот уж не думал, что вас так просто ввести в заблуждение... Что же касается самой этой шкатулки... – и Бей потянулся рукой к золотому восьмиугольному артефакту на столе, – я, наверное, смог бы предложить за нее скромную сумму.
Глаза Джонатана хищно заблестели, но Эвелин успела схватить шкатулку, прежде чем пальцы доктора коснулись ее.
– Нет, спасибо, доктор Бей, – быстро заговорила девушка. – Дело о том, что мы уже передумали. Эта шкатулка не продается.
С этими словами она вышла из кабинета босса, и Джонатан, не выпуская из рук обгоревшую карту, поспешил за сестрой, так и не поняв, что она задумала.
Глава 5 «Юмор висельника»
Джонатан Карнахэн был полным профаном в египтологии и ровным счетом ничего не смыслил и археологии вообще. Но зато он успел досконально изучить все до единого питейные заведения Каира – от роскошных коктейль-баров с плюшевыми креслами в дорогих отелях «Континенталь» и «Шепард» до портовых забегаловок, куда вряд ли отважился бы заглянуть приличный англичанин (надо заметить, что из тех, кто все же рискнул это сделать, обратно вышли далеко не все). Однако Джонатан с его вечной жаждой и деньгами был желанным гостем повсюду.
Это открывало ему доступ не только к бесконечным возлияниям, но и к всевозможной информации. Именно Джонатан и выяснил, что в настоящий момент некий Ричард О'Коннелл проводит время в самом отвратительном месте Каира, который и так славится огромным количеством жутких мест, а именно в городской тюрьме.
Сделав с полдюжины звонков нужным людям, Джонатан умудрился даже устроить встречу с начальником тюрьмы, которого звали Гад Хасан.
«Правитель» этой неописуемой «дыры» оказался жирным и неопрятным господином. Его свиноподобную физиономию немного оживляли черные сверкающие глаза. В густых усах Хасана можно было разглядеть крошки сразу нескольких блюд, а по густой щетине, покрывавшей щеки и подбородок, – предположить, что бритвой он пользовался не чаще одного раза в неделю.
Начальник тюрьмы в мятом бежевом костюме, пропитанном потом и покрытым пятнами от вина, жирной пищи и еще бог знает от чего, ловко подхватил Эвелин под руку. Этот жест мог показаться одновременно и учтивым, и распутным.
– Добро пожаловать в мою скромную обитель, – приветствовал он девушку. – Редкая честь принимать здесь у себя столь элегантную женщину. Мало кто пожелал бы переступить порог моего убогого жилища.
Мелодичные нотки, часто возникающие у говорящих на английском арабов, и хорошее знание языка произвели на Джонатана впечатление. При этом не следовало забывать, что Хасан в отличие от прочих арабов был все-таки начальником и обладал к тому же недюжинной сообразительностью и умом. Он провел Карнахэнов через узкий двор, разделенный внутри перегородками и похожий на загон для скота. Из центрального двора во все стороны тянулись темные коридоры, из которых доносились отчаянные вопли и несло страшной вонью. Джонатан подумал, что именно это зловоние и вызывает стоны заключенных.
Эвелин, прижимающая к груди сумочку из крокодиловой кожи, выглядела довольно мило. Ее наряд из платья и кардигана дополняла шляпа с плоскими полями, защищающими глаза от солнца. Даже чересчур мило, как подумал Джонатан, для посещения подобного свинарника...
Придерживая Эвелин под локоток одной рукой, другой Хасан широким жестом обвел посыпанную щебнем площадку:
– Вот здесь наши гости могут пообщаться с заключенными...
– Довольно мило, – произнесла Эвелин. Ее сарказм был настолько тонок, что его не уловил даже Джонатан.
Эвелин до сих пор дулась на брата. Она была просто взбешена, узнав, что Джонатан вовсе не находил шкатулку на раскопках возле Луксора, а раздобыл ее в одном из самых отвратительных заведений во французском квартале.
– Так ты мне солгал! – укоряла она его с чувством ущемленного самолюбия.
И чему эта дурочка удивляется? Ложь дается трудно только поначалу. Когда постоянно обманываешь, поневоле овладеваешь этим искусством. И уж если ты не в состоянии обвести вокруг пальца тех, кто тебя любит, то что говорить о людях совершенно посторонних?
Джонатан пояснил, что вытащил шкатулку из кармана бесчувственного О'Коннелла, участвовавшего в пьяной потасовке, после чего его (О'Коннелла) сразу же арестовали. Эвелин, возмущенная столь жутким, по его словам, поступком «собственного брата», настояла на том, чтобы порасспросить предыдущего владельца шкатулки (однако ни словом не обмолвилась о том, чтобы вернуть ее хозяину).
Эта идея показалась Джонатану не слишком удачной. Все-таки шкатулку он украл, а воровство в Каире наказывается настолько жестоко, что любой почесал бы в затылке (или в другом место), прежде чем решиться на такое.
