— Почему ты не разбудил меня?
— Тростниковые люди как-то возвращались отсюда, — будто не услышав вопроса, сказал он осипшим голосом. — И нам пора.
— Худшее, что может случиться, так это то, что мы будем ходить здесь, пока аминорны не прекратят размножаться и не станут обычными деревьями, — сказала я и протёрла глаза.
Начинало темнеть, я проспала весь день.
— Нет, — Иорвет поднёс к табаку огонёк, глубоко затянулся, исподлобья бросил на меня мрачный взгляд и выпустил густое облако дыма. — Я сойду с ума раньше.
Идей не было. Я лежала и смотрела в небо. Чтобы хоть как-то разбавить гнетущую тишину и разогнать охватившее нас оцепенение, я принялась вслух вспоминать, что успел сказать Хонза про аминорновый лес.
— Особые сказки! — воскликнули мы одновременно.
Иорвет закашлялся, глаз его мстительно заблестел. Поднявшись, он достал нож и подошёл к ближайшему дереву.
— Дьявол знает, что это за сказки! Попробуем поговорить по-другому, — он приложил острие ножа к коре с таким видом, будто это было горло врага.
Нажал.
Хлестнула ветка, и на губе Иорвета выступила алая капля. Он замахнулся ножом.
— Стой! — закричала я, — ты нас угробишь!
Лес ощерился колючими ветками. Иорвет тяжело дышал, опустив нож.
— D’yaebl! — эльф стёр с губы кровь. — Тогда я сожгу этот лес, если мы сегодня же не выберемся отсюда!
Нацелившиеся в нашу сторону ветки переплелись, образовав вокруг поляны сплошной забор, а сухие листья аминорнов, устилавшие землю, на глазах потемнели, набухли влагой.
— Всё бесполезно, — Иорвет вернулся к костру, опустился на землю. — Чёртов лес слишком нас полюбил.
— Особые сказки… — задумчиво повторила я. — Что это должно быть такое, чтобы аминорны сами захотели отпустить нас?
— Не знаю, — он сжал руками голову. — Какие-то сказки, которые будут так неприятны лесу, что ему захочется, чтобы мы ушли, несмотря на всю любовь.
Я смотрела на Иорвета. А что, если и правда? Лихорадочно заработала мысль.
— Ты гений, — прошептала я, — чёртов эльфийский гений.
Я полезла в сумку и, покопавшись, достала миниатюрную деревянную лошадку, выструганную Лето. Спрятала в ладони.
— Жил был Змей, — начала я, и аминорны незамедлительно сменили гнев на милость и радостно затрепыхали листьями, сплетённые ветки чуть распустились. — И не было на всем Севере существа ужаснее, потому что был он столяром. Он пытал и убивал дубы и сосны и вытачивал из их тел шкафы, кровати и даже табуретки. Ни к одному дереву не было у него жалости.
По лесу прошёл шелест, деревья будто отпрянули. Иорвет поднял голову и, прищурившись, с интересом посмотрел на меня.
— В ту пору заболела в королевстве юная принцесса, и чтобы порадовать её, король приказал Змею изготовить самую прекрасную игрушку, и чтобы была она крохотная, но как настоящая. Для этого подходила только древесина аминорнов. А у Змея не было нужного инструмента для такой тонкой работы. Пошел он к гномам, те послали его к колодцу желаний. «Если скажешь в колодец то, чего боишься больше всего на свете, он даст тебе инструмент». Пришёл Змей к колодцу, наклонился над ним и прошипел: «Больше всего в жизни я боюсь попасть на перевал Эльскердег». Но не заметил столяр, что рядом с колодцем росла молодая берёзка, которая всё слышала. Змей взял инструмент и ушёл.
Вокруг наступила полнейшая тишина. Листья больше не шевелились, лес замер, не дыша. Я громко и заунывно продолжила:
— И решили деревья, что нужно отомстить Змею и выкинуть его на перевал. А тот тем временем срубил под корень молодого аминорна и расчленил острой пилой. Наслаждаясь новым инструментом, убийца соскабливал с полена мягкую свежую кору…
— Вгонял лезвие в источающую сок живую древесную плоть, — с кровожадным выражением на лице подхватил Иорвет, оглядевшись по сторонам.
— О да! Он выпотрошил нежную сердцевину, воздух наполнился смрадом свежих опилок. А потом погрузил изуродованное тело в чан с кислотой…
По земле прошла дрожь, нас подкинуло на месте.
— Змей приступил к вырезанию деталей, глубоко вгрызался в плоть, сверлил дырки, вбивал острое долото. Он издевался над трупом, пока не сделал это — отвратительное изделие извращенного садиста!
Я высоко подняла руку с деревянной лошадкой, чтобы лес увидел её. Затрясло, земля конвульсивно содрогалась и вспучивалась под ногами, со скрежетом и скрипом острые концы веток нацелились в нашу сторону. Поняв, что медлить нельзя, я прыгнула, складывая на ходу Усиленный Квен, и вцепилась в Иорвета руками и ногами. Поляна в спазме сплющилась, и оранжевый шар с нами внутри, словно ядро из пушки, выплюнуло из леса. От перегрузки в полёте сжало грудь, но уже через миг пузырь врезался в скалу и с треском лопнул. С высоты мы повалились на камни. Я не шевелилась и пыталась понять, все ли части тела на месте.
— Слезь с меня, — наконец, раздался голос снизу.
— Чёрт, а было так удобно. Не знала, что это ты.
Кряхтя, я поднялась на руках, сползла с Иорвета и села, подобрав выпавшую из руки лошадку. В сотне шагов от нас темнела кромка леса аминорнов.
— Лес нас выблевал, — растерянно обратилась я к Иорвету, который поднимался с земли.
— Сдаётся мне, что туземцы рассказывали какие-то другие особые сказки, — он потянулся, наклонил взад-вперед голову и хрустнул позвонками. Тихонько засмеялся. — «Смрад свежих опилок…» Я всегда знал, что у тебя беда с головой, vatt’ghern!
— Кто бы говорил! «Источающая сок древесная плоть»!
— И это мы ещё до фигурного выжигания по дереву не дошли.
— Да ты маньяк! — с притворным ужасом воскликнула я.
— С кем поведёшься, vatt’ghern, — парировал Иорвет и принялся собирать рассыпанные вокруг, как после крушения, вещи, — с кем поведёшься.
ПУСТЫНЯ КОРАТ. В плену иллюзий
В лицо дул ровный, мощный, тёплый ветер. Он поднимался из долины, открывшейся взгляду, когда мы вышли на перевал между осыпающихся глиняно-красных скал, перетекал через седловину и растворялся в оставленных позади хмурых серых Пустошах. Ветер нёс запах зноя, незнакомых земель, прожаренной солнцем пустыни, сухого дерева и нагретых скал. Ноздри Иорвета раздувались, он вдыхал полной грудью, будто пытался по запаху определить, что нас ждёт.
Рыжая ящерица, сверкнув золотистым брюшком, юркнула под камень. Когда-то перевал был оживлённым путём, теперь же в медитации я чувствовала направление, но ощущение было смазанным, полустёртым, как от старой, заброшенной, вросшей в пейзаж дороги.
— Ты что-нибудь знаешь о том, куда мы идём? — спросила я.
— Немного. Расспрашивал как-то Саскию, но она не любит вспоминать прошлое. Нам надо перебраться через полосу пустыни Корат, которая лежит к югу от Зеррикании и подковой огибает её. А там роза доведёт нас.
— Не слишком ли ты полагаешься на крохотный амулет?
Иорвет упрямо покачал головой, будто не хотел допускать в мысли даже тени сомнения.
— Аэлирэнн дала её тебе, а значит, она знала, что ты найдёшь Исенгрима. Я должен верить в это, иначе всё теряет смысл. Ну, а потом, Исенгрим — не дракон, ему затеряться в Зеррикании не так-то просто, — усмехнувшись, добавил он.
Я промолчала и не стала с ним спорить. В моём мире я придерживалась мысли, что божественный промысел отлично описывается теорией вероятностей, и что «судьба» — очень удобное слово для того, чтобы не принимать решения о собственной жизни самому. Этот мир был другим, и Судьба и Предназначение вплетались здесь в реальность так же крепко, как законы физики.
Мы спускались по рыжей каменистой тропе. Впереди виднелись тут и там разбросанные скалы с глубокими разломами, между которыми белели песчаные ложбины. На ветру подрагивали стебли колючек, и вверх по склону катились пушистые сухие шары, похожие на оторванные белые головы одуванчиков.
— А ты что-нибудь знаешь? — нарушил тишину Иорвет.
Я покачала головой.
— Только немножечко про пустыню и чудовищ, которых мы можем тут встретить. Знаю, что в Зеррикании есть женщины-воины и секты чародеев. Да и всё.
