Когда наклонилась, проводя по его телу кончиками пальцев снова и снова, но уже ничего не попадалось, Придон молча притянул ее к себе. Долго лежали, выравнивая дыхание, собираясь с силами. Она попыталась снять с него перевязь, так и не поняв, что это он упорно надевает на себя, он придержал ее пальцы.
Наконец он повернул голову, взглянул в ее бледное, перепачканное зеленью лицо.
– Как ты меня отыскала?
– Я шла по твоим следам, – ответила она тихо.
– Зачем?
– Если бы ты меня увидел, ты бы прогнал меня назад.
– Это понятно, – сказал он. – А зачем шла? Она помолчала, спросила:
– Разве я не пригодилась?
Он погладил ее по спине, как кошку, почесал за ухом, уверенный, что ей такое приятно. Ответил с чувством:
– Если бы не ты…
Плечи его передернулись. Он покосился на ловушку. Мох медленно стягивался к центру. Гнилая вода тускло блеснула и пропала. Коричневые толстые края сомкнулись, срослись, стали единым ковром.
– Как ты не почувствовал? – спросила она с удивлением.
– А как я бы почувствовал? – пробормотал он.
– Но это же… так просто!
– Да?
– Да, – ответила она с убеждением. – Нет, ты точно из какой-то дальней деревни. Может быть, у вас и таких болот нет?
Он посмотрел в ее честные глаза, там грустная насмешка. Лесная женщина не верит в его помутившийся разум. Как же, весь мир зарос их лесом и покрыт болотами!
– Я хочу выйти из… – он проглотил слово «леса», не поймет, сказал вместо: – Этих краев. Мне надо выйти. Но если ты пойдешь со мной, ты можешь погибнуть. Я сам скорее всего погибну. Тебе лучше вернуться. Иди, дорогу ты знаешь.
– Но ты же идешь? – спросила она.
– Я, – сказал он с гордостью, даже попробовал приподняться и раздвинуть плечи. – Я – другое дело.
– Почему?
– Я мужчина, дурочка!
– И что же? – спросила она непонимающе. Он ответил с некоторым раздражением:
– Мужчина должен идти впереди. Встречать опасность… грудью. А женщина должна быть сзади. Ее лицо просияло, она воскликнула:
– Так я ж и шла сзади!.. И пойду сзади.
– Пойдешь? Зачем?
Она вскинула брови, подумала, ответила нерешительно:
– Не знаю. Но, думаю, мне лучше пойти с тобой. А ты как думаешь?
Придон пожал плечами.
– Не знаю. Со мной может быть опасно. Даже очень опасно. Правда, можем наткнуться на город…
– Что такое город? Он вздохнул.
– Узнаешь. Но города должны быть. Не из деревень же у славов армии?.. А в городе тебе жить будет интереснее.
Он снова двигался через проклятый лес, деревья – как зеленые мшистые горы, Цветок забегала вперед, скакала перед ним, говорила с жаром:
– Ты не думай, что мы такие дикие, другой жизни не видели!.. Мы ведь из другой деревни. Все из другой!
– В самом деле? – спросил он, заинтересованный.
– Ну да! – ответила она гордо. – К нашей подступил Лес, а мужчины… которые все впереди, не сумели загодя вырубить сочники. А на другой день уже такие крепкие и большие… Правда, можно было еще и на другой, но наши опять не сумели, и тогда Лес начал рушить наши дома, сажать в нас семена… Многие умерли, тогда только все бежали. Многие умерли по дороге…
Придон представил себе, как все племя двигается через Лес, через болота, задыхаясь в ядовитых испарениях, бредут по колено, а то и по шею в воде, а болотные звери подкрадываются и выхватывают самых беспечных.
– Наши мужчины отыскали место, – донесся ее рассудительный голосок, – мы поселились в хороших дуплах, но теперь даже женщины обходят по очереди Большую Поляну… Мужчинам нельзя верить!
Обходят и рубят эти сочники, подумал он брезгливо. Где-то рубят головы врагам, добывают славу, а здесь рубят молодые побеги, что вылезают из земли в неположенном месте. Правда, он сам видел, что один такой стебель способен за двое-трое суток вымахать в мощное дерево. Если не срубить, то может перевернуть дом, разрушить, разорвать корнями… Что за жуткий Лес, что за народ эти славы? Эти, правда, не знают даже, что они – славы.
Деревья проплывали, покачиваясь, приземистые, раскоряченные. Не то готовились прыгнуть, не то шарили вслепую по земле ветвями, искали добычу. Воздух оставался такой же влажный, гнилостный, но теперь в нем появились и другие запахи.
Пробитая зверьми дорога явно вела в сторону от воды, есть же звери в этом Лесу, что живут не в воде, им нужны сухие норы. Или хотя бы не затапливаемые…
Пролетела стая огромных, как птицы, бабочек. Мохнатые, с нелепым вихляющим полетом, запорошили пыльцой, от которой сразу пошла чесаться кожа, покраснела, вздулись мелкие гадкие пузырьки. Цветок поспешно сорвала известные ей листья, потерла Придона, выдавила ему на руки липкий сок. Зуд ослабел, затих.
Дважды дорогу перегораживали крупные муравьи. В первый раз колонна шла порожняком, двигались только рабочие муравьи с охранявшими их широкожвалыми солдатами, а во второй раз повстречали переселяющуюся семью. Няньки и даже рабочие несли куколок, личинки, мелкий расплод, а солдаты выбегали в сторону от колонны, бдили, щелкали жвалами с таким звуком, будто на стол падали игральные кости.
Под ногами чаще всего пружинил мох, затем истончился, ноги ступали по твердому. Одно время они вовсе шли по россыпи мелкой гальки, никак не удавалось Лесу накрыть ковром, поглотить болотом.
Деревья меняли цвет, мокрые стволы сперва покрылись мхом от земли и до вершинок, затем мох остался только с одной стороны, да и то не поднимался выше середины ствола. Кустарник пошел мелколистный, в кронах все чаще перекликались птицы и странные звери. В зарослях кто-то сопел, чесался, деревья вздрагивали. Придон сжимал кулаки, для мужчины невыносимо ощущать собственное бессилие.
С грозным ревом медленно пролетели, даже проплыли жуки. Крупные, словно камни для баллисты, тяжелые, двигались медленно, Придон рассмотрел их литые головы и мелкие глаза, обращенные книзу. Жуки явно выбирали место для нового гнезда. Жуки, как он уже знал от жителей деревни, как и люди, живут поселениями.
Он шел быстро и, чтобы остановиться, ухватился за ствол молодого деревца. Пальцы сжали кору, под ней пустота пополам с трухой, само дерево повалилось, а он, не удержавшись на ногах, сделал еще пару шагов вперед.
Сзади грохнуло дерево, в спину плеснуло жидкой грязью. А впереди, всего в пяти шагах, застыл чудовищный зверь, похожий на ящерицу размером с быка. Огромная голова с немигающими глазами с тупой злобой уставилась на человека. Пасть оскалена, блестят два ряда длинных и острых, как ножи, зубов…
Прошла вечность, в которой сердце успело тукнуть лишь два раза. Он успел увидеть, что под зверем земля сухая, твердая, будто на ней долго держали раскаленный камень. Трава в пепел, кустарники почернели и уронили листву. А на тех, что подальше, листья скрутились, как от невыносимого жара.
