жалею, что мы ничего не смогли сделать для народа Ллута.
Адиту подняла руки над головой — жест, показавшийся детским, совсем не подходившим для серьезного разговора.
— Как и мы, — сказала Адиту. — Но мы давно отошли от деяний смертных, даже тех, что живут в Эрнистире. Возможно, так бы и продолжалось, пусть и с ущербом для нашей чести, — сказала она с небрежной откровенностью, — но события вынудили нас признать, что война в Эрнистире касается и нас. — Она обратила сияющие глаза на принца. — И вас, конечно. Вот почему даже теперь, после того как Эрнистир освобожден, зида’я готовы отправиться в Наглимунд.
— Как вы и говорили. — Джошуа оглядел собравшихся, словно хотел убедиться, что остальные слышали те же слова, что и он. — Но вы так и не объяснили причину.
— Причин много, — ответила Адиту. — Происходящее слишком близко подобралось к нашему лесу и землям. Кроме того, у хикеда’я не должно быть крепостей к югу от Наккиги. Есть и другие опасения, о которых я не имею права говорить.
— Но если слухи правдивы, — сказал Джошуа, — норны уже в Хейхолте.
Адиту склонила голову набок.
— Да, там есть некоторое количество норнов, несомненно для того, чтобы закрепить договор вашего брата с Инелуки. Но, принц Джошуа, вы должны понимать, что между норнами и их восставшим из мертвых господином существуют определенные различия, как между вашим замком и замком Элиаса. Инелуки и его Красная Рука не могут войти в Асу’а — вы называете его Хейхолт. Так что именно зида’я должны позаботиться о том, чтобы они не обосновались в Наглимунде или любом другом месте южнее Фростмарша.
— А почему они не могут… войти в Хейхолт? — спросил Саймон.
— Как это ни странно, но вам следует поблагодарить узурпатора Фингила и других умерших королей, которые поступили так с Асу’а, — сказала Адиту. — Когда они увидели, что сделал Инелуки в последние мгновения своей жизни, они пришли в ужас. Они не представляли, что кто-то, пусть даже ситхи, может быть наделен таким могуществом. Они произнесли молитвы и заклинания — если между ними есть какие-то различия — над каждой пядью того, что осталось от нашего дома, прежде чем смертные его заняли.
Отстраивая заново замок, они повторяли свои заклинания снова и снова, и вскоре Асу’а окружил такой защитный барьер, что Инелуки не сможет туда попасть до скончания времен, но это не будет иметь значения. — Ее лицо застыло. — Впрочем, он все еще невероятно силен и способен отправить в Асу’а своих живых приспешников, которые помогут ему управлять вашим братом, а через него — людьми.
— Значит, вы полагаете, что у Инелуки именно такие планы? — спросила Джелой. — Так считала Амерасу?
— Мы никогда не узнаем наверняка. Саймон, вне всякого сомнения, вам говорил, что она умерла до того, как успела поделиться с нами плодами своих размышлений. Одного из членов Красной Руки послали в Джао э-Тинукай’и, чтобы заставить ее замолчать, и это деяние исчерпало существенную часть сил Утук’ку и Неупокоившегося под Наккигой, и это многое говорит о том, как сильно они боялись мудрости Первой Бабушки. — Адиту сложила руки на груди, потом прикоснулась пальцем к каждому глазу. — Все Дома в Изгнании пришли в Джао э-Тинукай’и, чтобы обдумать случившееся и составить план войны. Зида’я считают, что Инелуки, весьма вероятно, намерен править людьми через вашего брата.
Адиту наклонилась над жаровней, взяла ветку, которая горела с одного конца, и подержала ее перед собой — огонь окрасил ее лицо в алый цвет.
— Инелуки в некотором смысле жив, но никогда не сможет по-настоящему существовать в нашем мире — а в месте, которое он ценит больше всего, у него нет прямой власти. — Она оглядела собравшихся, одарив каждого взглядом золотых глаз. — Но он сделает все, что в его силах, чтобы взять под контроль ненавистных ему смертных. И если сумеет при этом унизить собственную семью и народ, у меня нет сомнений, что так и будет. — Адиту вздохнула и бросила ветку обратно в жаровню. — Возможно, это к лучшему, что большинство героев, погибших за свой народ, не смогут вернуться и увидеть, как люди поступают со столь тяжело добытой свободой.
Долгое молчание прервал Джошуа.
— А Саймон вам сказал, что мы похоронили наших мертвых здесь, на Сесуад’ре?
Адиту кивнула.
— Мы знаем, что такое смерть, принц Джошуа. Мы бессмертны, но лишь в том смысле, что умираем только по собственному выбору — или выбору кого-то другого. Быть может, из-за этого смерть для нас имеет большое значение. Из того, что у нас долгая жизнь, если ее сравнить с вашей, еще не следует, что мы готовы с ней расстаться. — Она позволила появиться быстрой холодной улыбке. — Ваш народ храбро сражался, защищая свою жизнь. Нам не стыдно разделить эту землю с теми, кто погиб.
— В таком случае я бы хотел показать вам кое-что еще. — Джошуа встал и протянул руку в сторону ситхи.
Воршева, которая внимательно наблюдала за происходящим, выглядела недовольной. Адиту встала и последовала за принцем к двери.
— Мы похоронили моего друга — лучшего друга — в саду за Домом Прощания, — сказал он. — Саймон, быть может, ты составишь нам компанию? А также Джелой и Стрэнгъярд, если вы не против, — поспешно добавил он.
— Я останусь с Воршевой, — ответила Джелой. — Адиту, я надеюсь, мы сможем поговорить позже.
— Конечно, — ответила ситхи.
— Пожалуй, я пойду с вами, — сказал Стрэнгъярд, словно хотел извиниться. — Там очень красиво.
— Теперь Сесу-д’асу стало печальным местом, — сказала Адиту. — Когда-то оно действительно было прекрасным.
Они стояли перед открытым пространством Дома Прощания, и его поблекшие под воздействием ветра камни тускло сияли под лучами солнца.
— Я считаю, что здесь и сейчас очень красиво, — смущенно сказал Стрэнгъярд.
— И я тоже, — эхом отозвался Саймон. — Как старая женщина, которая была прелестной девушкой, и красота осталась на ее лице.
Адиту усмехнулась.
— Мой Сеоман, — сказала она, — время, проведенное среди нас, сделало тебя частично зида’я. Скоро ты начнешь сочинять поэмы и нашептывать их летящему ветру.
Они прошли через зал в опустошенный сад, где на могиле Деорнота была сложена пирамида из камней. Некоторое время Адиту молча перед ней стояла, потом положила руку на верхний камень.
— Это хорошее, тихое место. — На некоторое время ее взгляд стал отсутствующим, словно был устремлен в другие места или времена. — Из всех песен, что поют зида’я, — тихо продолжала она, — нам ближе всех те, которые рассказывают о том, что утрачено.
— Быть может, причина в том, что никто из нас не знает истинной ценности предмета или человека до тех пор, пока мы его не потеряем, — сказал Джошуа.
Он склонил голову. Трава, выросшая между камнями, шевелилась под порывами ветра.
