class="p1">— Я хотел сохранить для себя что-нибудь из его вещей, Саймон. — Санфугола наполняли стыд и печаль, и он был похож на промокшего под дождем кота. — Я похоронил с ним свою вторую лютню… и решил, что он не стал бы возражать… Я думал, рог принадлежал Тайгеру! — Он схватил Саймона за запястье, но тут же передумал и отдернул руку. — А потом, когда я увидел, какой шум поднялся из-за рога — его же все ищут, — побоялся признаться, что он у меня. Теперь все подумают, что я украл его у Тайгера, когда тот умер. Я бы никогда так не поступил, Саймон!
Гнев Саймона исчез. Казалось, арфист вот-вот расплачется.
— Тебе следовало признаться Джошуа, — мягко сказал Саймон. — Никто не стал бы плохо о тебе думать. А теперь нам нужно поговорить с Джошуа.
— О нет, он будет в ярости! Нет, Саймон, давай я отдам рог тебе, а ты скажешь, что нашел его. И станешь героем.
Саймон обдумал предложение Санфугола.
— Нет, — наконец ответил он. — Не думаю, что это хорошая идея. Мне придется солгать принцу Джошуа, что я его нашел. Предположим, я скажу, что он находился в каком-то определенном месте — а там уже кто-то побывал? И тогда получится, что я его украл. — Он решительно покачал головой. Нет, он больше не будет прежним Саймоном Олухом, совершающим глупые ошибки. Ему ни к чему брать на себя чужую вину. — В любом случае, Санфугол, ничего страшного не произойдет. Я пойду с тобой. Джошуа не такой — ты же его знаешь.
— Однажды он сказал мне, что, если я еще раз спою «Женщину из Наббана», он отрубит мне голову. — Санфугол, чьи самые серьезные опасения миновали, решил обидеться.
— Ну и правильно бы сделал, — ответил Саймон. — Мы все устали от этой песни. — Он встал и протянул руку арфисту. — А теперь вставай, пойдем к принцу. Если бы ты не стал так долго ждать, было бы намного проще.
Санфугол с тоской покачал головой.
— Мне казалось, что проще ничего не говорить. Я рассчитывал, что оставлю его где-нибудь, и рог найдут, но потом стал бояться, что кто-нибудь меня увидит, пусть и посреди ночи. — Он тяжело вздохнул. — Я не могу спать, Саймон.
— Тебе станет легче после того, как ты поговоришь с Джошуа. Пойдем, нечего тянуть.
Когда они вышли из палатки, арфист некоторое время постоял на солнце, наморщил острый нос и слабо улыбнулся, словно в сыром утреннем воздухе уловил запах возможного прощения.
— Спасибо тебе, Саймон, — сказал арфист. — Ты хороший друг.
Саймон фыркнул и хлопнул арфиста по плечу.
— Давай поговорим с Джошуа прямо сейчас, когда он позавтракал. У меня всегда улучшается настроение, когда я поем, — может быть, у принцев также.
Все собрались в Доме Прощания после полуденной трапезы. Джошуа с торжественным видом стоял у каменного алтаря, на котором по-прежнему лежал Шип. Саймон чувствовал, как принц напряжен.
Остальные в зале негромко переговаривались между собой, все выглядели настороженными, но тишина вызывала бы еще бо`льшую тревогу. Солнечный свет проникал внутрь через дверной проем, но не добирался до дальних частей зала. Это место напоминало часовню, и Саймону казалось, что сейчас они станут свидетелями чуда. Если они сумеют вернуть Камарису разум и воспоминания, уходящие на сорок лет в прошлое, — это будет подобно воскрешению из мертвых, разве не так?
Он вспомнил, что сказала Мириамель, и с трудом сдержал дрожь. Быть может, они собираются совершить нечто неправильное. Возможно, Камарис и в самом деле хотел, чтобы его оставили в покое.
Джошуа вертел в руках рог из зуба дракона, рассеянно глядя на сделанные на нем надписи. Когда ему принесли рог, он не разгневался, как опасался Санфугол, но не сумел скрыть удивления, узнав, что Тайгер его утащил и спрятал. Джошуа оказался настолько великодушным — как только прошла первая волна раздражения, — что даже предложил Санфуголу остаться и посмотреть, что произойдет. Но арфист, избежавший смертного приговора, больше не хотел иметь ничего общего с рогом или делами принцев; он вернулся в постель, чтобы наконец поспать.
Все зашевелились, когда появились Изгримнур с Камарисом. Старик, одетый в чистую рубашку и штаны, как ребенок, перед тем как идти с родителями в церковь, вошел и прищурился, словно пытался понять природу ловушки, в которую его заманили. Казалось, его привели для того, чтобы он ответил за какое-то преступление: все, кто собрались в зале, не спускали глаз с его лица, словно пытались запомнить. Камарис выглядел заметно испуганным.
Мириамель сказала, что старик был сторожем и прислугой в гостинице Кванитупула, где с ним отвратительно обращались, вспомнил Саймон; возможно, так его за что-то наказали. Конечно, если судить по нервным косым взглядам Камариса, он явно предпочел бы находиться совсем в другом месте.
— Вот, сэр Камарис.
Джошуа взял Шип с алтаря — судя по тому, как принц его поднял, меч был легким, как хворостина; Саймон вспомнил о его переменчивом характере, и ему стало интересно, что же это значило? Однажды он подумал, что у меча есть собственные желания и он действует заодно с тобой только в тех случаях, когда ты поступаешь, как он того хочет. Близка ли его цель сейчас? Быть может, он желал вернуться к своему прежнему хозяину?
Принц Джошуа протянул Камарису меч рукоятью вперед, но старик не стал его брать.
— Пожалуйста, сэр Камарис, это Шип. Он принадлежал вам раньше и принадлежит теперь.
Отчаяние на лице Камариса стало еще более отчетливым. Он отступил назад и поднял руки, словно хотел защититься от нападения. Изгримнур взял его за локоть, постаравшись успокоить.
— Все хорошо, — прогрохотал герцог. — Он твой, Камарис.
— Слудиг, — позвал Джошуа. — У тебя есть ремень для меча?
Риммер шагнул вперед, держа в руках ремень, на котором висели украшенные серебром тяжелые ножны из черной кожи. С помощью Изгримнура они надели его на Камариса. Старик не сопротивлялся, но Саймону показалось, что он превратился в камень. Когда они закончили, Джошуа аккуратно вложил клинок в ножны так, что рукоять Шипа оказалась между локтем Камариса и его свободной белой рубашкой.
— А теперь рог, пожалуйста, — сказал Джошуа.
Фреосел, державший рог, пока принц стоял с мечом, протянул его Джошуа, который надел перевязь через голову Камариса, и рог оказался возле его правой руки, а потом отступил на шаг. Казалось, меч идеально подходил высокому старому воину. Луч света, проникший сквозь дверной проем, засиял на белых волосах Камариса, и у всех в зале возникло не вызывавшее сомнений чувство правильности происходящего. У всех, за исключением самого старика.
— Он ничего не делает, — тихо сказал
