Вид мирной пасторали вокруг успокоил, провёл в состояние лирической созерцательности, и Мигель невольно подумал о самом главном для любого человека — о жизни. Как она сложилась и сложилась ли — какой мерой мерить? Ибо он не считал себя счастливым человеком. Что это за жизнь: никто, в чужой стране, да ещё под круглосуточной охраной? Разве к такому стремятся молодые учёные, мечтающие сделать важное открытие на благо человечества?
О чём мечтал он тогда? О достатке. О мировом признании. Просто о признании. Хотел иметь свой домик в Авроре, но именно СВОЙ, пусть даже в нём будет охрана… Личная охрана! Если позволят доходы и положение, конечно. А не тюремщики. Мечтал иметь доходы с патентов, позволяющие безбедно жить не только ему, но и внукам. Хотел, чтобы всегда была любимая работа, возможность для самореализации… А получил шпионские страсти размером со всю оставшуюся жизнь.
О том, как сильно просчитался, изобретая именно то, что изобрёл, открывая то, что открыл, он понял, когда его чуть не грохнула та сучка с ликом принцессы… Теперь уже королевы, разумеется. А после и сама будущая королева нажала на спуск, не стесняясь никого и ничего. И только ещё большая сучка Гарсия — его ангел-хранитель… Только эта чёрная пантера стояла за тем, что он жив. Перефразируя рекламу, можно констатировать: «Не все изобретения одинаково полезны, сеньоры!» Mierda, не все изобретения вообще полезны! Кроме как для сильных мира сего, имеющих выгоды от любой вундервафли. С годами он пришёл к тем же выводам, какие не хотел осознавать до своего эпического фейла — ЭТО изобретение опасно. Очень опасно! Да, это не уровень быстро действующей очень мощной бомбы, но в том и «привет» — бомба действует сразу, и сразу убивает какое-то количество недругов. А тут игра идёт в масштабах десятилетий, и на длинной дистанции его открытие куда страшнее жалкого взрывающегося механизма, какой бы мощи тот ни был. Его открытие при должном вливании ресурсов и сопровождении может много чего натворить в этом мире. Конечно, он вычислил объект, результат применения своих исследований — его просто невозможно было не заметить на небосводе Венеры, хотя, разумеется, охранявшие его девчонки, с которыми у них тёплые взаимоотношения, ни разу даже намёком не проговорились, что это он. Милый мальчик, и по срокам соответствует. Мигель внимательно за ним следил, подписавшись на все его группы и медийные порталы, скачав все доступные записи проделок и выступлений — что можно было достать с другой планеты. Пока этот потенциальный великий человек не достиг высот, но дон Мигель не сомневался, обязательно станет тем, кому не зазорно находиться в одном списке с Хуаном Четвёртым и Филиппом Веласкесом.
Но это объект исследований, опытный образец. Он обречён на известность. Однако лично он, маленький никому не известный профессор, создавший такого монстра, перманентно постоянно в бегах, прячется, живёт под личиной. Не имеет ни работы, ни карьеры, ни даже собственного жилья, не говоря о репутации и славе. Но что страшнее — так живёт и его семья, дочка с мужем и внуками. Дочку люди королевы вроде не особо трогают, да и замуж она вышла второй раз за местного, канадца, неплохого парня, клерка в спиртоперерабатывающей компании. И он не оставил жену, поняв, что они под колпаком спецуры, что им нельзя высовываться. Принял такую жизнь — любовь способна на чудеса. Хотя какой мужчина не мечтает о самореализации? Мигелю было плевать на себя, но никакой человек и никакой отец никогда бы не пожелали подобного чаду.
…Но несчастным он был именно что человеком. В смысле, не считал себя счастливым только как человек. А вот как учёный наоборот, был небывало счастлив. Ибо совершил открытие, какое, возможно, никто не совершит в ближайшие полтысячи лет, если в принципе кто-то совершит. Его открытие, пусть и с боями, пусть с ущербом лично для него, а ещё для сорока несчастных, таки разработали, довели до ума, и даже создали два жизнеспособных прототипа — номер двадцать и номер двадцать один. И судя по жизненному пути двадцать первого, открытие не подвело, работают гены! И то ли ещё будет. А жертвы… Да, сорок несчастных душ. Но иные куда более безобидные открытия собирали куда более кровавую жатву, сколько таких было за историю человечества? К сожалению, за всё нужно платить, и человечество регулярно платит за научные открытия. Сорок убиенных в том бункере, да какое-то количество уродов, кому подмешивали экспериментальных генов, кого потом пришлось усыпить… Не такая и великая цена за прогресс.
Так что нет, не чувствовал себя дон Мигель несчастной разбитой калошей. Да, вечная жизнь под личиной, с охраной, буквально растворённой вокруг, да, постоянные оглядки на куратора и королеву — чтобы последняя его не вспомнила, а первая наоборот, помнила как можно чаще… Но никто не говорил, что будет легко. Великие вещи на то и великие — их нужно выстрадать.
Сети так и не было, а путь предстоял неблизкий, потому Мигель выбрал из памяти браслета одну из последних скачанных записей, пересмотренную до дыр. На ней с «двадцать первым экспериментом» разговаривал один из его лучших в прошлом учеников, которым Мигель по праву гордился. Он был его научруком на защите кандидатской, и судя по тому, как взлетел парнишка, с задачей справился. Окошко визора заслонило переднее сидение, и появился вид с камеры внутреннего наблюдения типичной средней школы, показывающий экзаменационный стол с четырьмя принимающими, и стоящего перед ними с коконами визоров перед лицом молодого парнишку в типовой школьной деловой форме. Диалог был интересным, и явно не школьного уровня:
— Сеньор, гены — слишком опасный инструмент, - говорил мальчишка, и говорил искренне, был готов подписаться под каждым словом. — Одна ошибка в кодировке одного единственного белка приводит к тому, что кровь не сворачивается. Нарушения одного единственного гена из миллионов — и человек с такими патологиями, что гуманнее пристрелить, пока ребёнок! Единственный наш метод — это практика. И она упирается в морально-этические нормы создания нежизнеспособных и жизнеспособных уродов. Это… Жестоко, сеньор. Лучше уж пересыпать песчинки.
— Хуан, я соглашусь с тобой, мы упираемся в морально-этическую сторону вопроса, - парировал его лучший ученик. — Но позволь задать вопрос под другим углом. Возьми для примера войну. Любую войну. И на любой войне перед армией стоит цель — выполнить боевую задачу. И в ходе её выполнения армия несёт потери — гибнет такое-то количество личного состава и техники, на которую потрачены немалые ресурсы общества. Однако если цель достигнута, армия победила, никто не осуждает генералов за них! Без потерь не бывает войн. Главное — достижение цели.
Так и здесь. Наша цель — понять. Но не для галочки в таблице, а чтобы сделать человека, то есть нас с вами, лучше. Так может быть потери на этой войне стоят достижения поставленной задачи? Я не призываю удариться во все тяжкие, но осторожные исследования, с минимизацией потерь, с минимизацией ущерба для общества — почему нет? Может быть пора начать в обществе дискуссию по данному вопросу?
— Я думаю, дискуссия возможна, если общество начнёт понимать, ради чего это всё, — парировал мальчишка. — У нас есть «Рука надежды» и ей подобные фонды. У нас есть миллионы операций, дотированных для простых нуждающихся в помощи людей. Этого достаточно, сеньор. Для чего плодить уродов — народу нужно сначала объяснить. А потом ещё и попытаться убедить. Я… Не вижу перспектив, если честно.
— Хуан, мой наставник в аспирантуре, профессор Мигель де ла Росса, царствие ему небесное, был одержим идеей, которую было невозможно воплотить. Невозможно воплотить ЕМУ. Он выделил группу неких генов, по одному ему известному признаку, и считал, что часть из них отвечает… Не смейся, за лидерские качества. Понимаю, понятие «лидерские качества» довольно обтекаемое, но я и говорю, для уточнения нужны были исследования. Но для исследований…
— Нужны были гены лидеров?
