Бруно только теперь осознал, что перед ним телохранитель Конана. Он сел и, ясно глядя в глаза склонившемуся над ним горцу, четко ответил:
— Все.
— Майлдаф, вот видишь, мы не зря старались, — заговорил приятный густой баритон, и из-за спины горца показался не менее высокий, но гораздо более импозантный молодой мужчина с густой, аккуратно подстриженной бородой, модной прической и правильными чертами аристократического лица. Узрев «благородного», Бруно встал, отряхнулся, как шелудивый пес, приосанился и произнес приветственное слово:
— Месьор Евсевий. Ведь это вы месьор Евсевий? Ага, а я-то все думал, что вы — это и есть месьор Евсевий. Вот как все складно. Месьор Евсевий, у нас тут… В общем, Мегисту нашел такую штуку… Ну, вроде камень. Серый. А на нем всяких… Этих самых… Букв всяких. Я-то неграмотный сам, а Мегисту — он знает. Но ничего не понял, дубина. И боцман наш тоже. То есть, не тоже дубина, но вроде того… Не понял, то есть. Вот мы и хотели, чтобы вы, месьор Евсевий, значит, поглядели. Боцман наш, Серхио, то есть, говорит, что там про золото написано. А прочесть никак. Беда, месьор Евсевий.
Вероятно, Бруно мог бы долго вот так изъясняться, если бы Евсевий не поспешил прийти к нему на помощь с присущим аквилонцу вежеством.
— Дорогой друг, поскольку у вас имеется столь насущная и вместе с тем столь волнительная просьба, судить о чем я могу по изысканному изъяснению вашему, то, как и приличествует подданному королевства Аквилонского, а более того как велит мне долг чести дворянина и ученого, не премину оказать вам всевозможную доступную по малым силам моим помощь и тщусь надеждою, что усилия наши не пропадут втуне.
Ошеломленный услышанной тирадой, Бруно отступил, пропуская Майлдафа и Евсевия вперед. Горец сделал шаг и немедленно запнулся о лежащего Донато, оглушенного падением и повторным предательским ударом весла.
— А говоришь, все живы! — озлился телохранитель аквилонского монарха, желавший дополнить чем-нибудь предыдущую скромную трапезу и привлекаемый, как и волки, ароматом запеченной в углях рыбы. — Трупы валяются прямо у тебя под носом!
— От дохлой акулы слышу, вынужден тебе заметить, почтенный, — натягивая штаны до уровня, полагаемого правилами приличия, и поднимаясь, высказался Донато.
— Ого! — обрадовался Майлдаф. — В этом промозглом сиде умеют беседовать по-человечески! Эта морда старого тургарта — я правильно назвал тебя, уважаемый? — осведомился Бриан у Донато, — оказывается, жива и даже говорит!
В отличие от горца, Донато бывал в Черных Королевствах, видел живого тургарта не один раз и даже имел удовольствие откушать жаркого из этого прелестного животного в избранном обществе одного из тамошних царьков, пробавлявшегося работорговлей.
Тем временем затаившиеся в гроте Арриго сотоварищи уразумели, что Донато и Бруно столкнулись отнюдь не с волками и даже не с оборотнями, и дружно высыпали наружу. Первым подоспел на выручку своему лучшему собеседнику Серхио.
— Кто смеет оскорблять Донато, лучшего среди всех отбросов с помоек Мерано? Не ты ли, завсегдатай выгребных ям Тарантии? — обратился он к Майлдафу, ничуть не смещаясь тем, что перед ним приближенный Конана.
Все прочие замерли в ожидании реакции Бриана: нрав горца был непредсказуем, он мог и меч пустить в ход, как только что пустил в ход кулак, но перепалка продолжалась.
— Я смею, ты, дерьмо кушитского козла, — уперев руки в бока и заткнув пальцы за пояс, ответствовал Майлдаф. — И указываю тебе, что буду поступать так и впредь, почтенный.
Серхио разозлился, а злость — дурной советчик.
— Любовник морской ведьмы… — начал боцман, но Бриан не дал ему договорить.
— И неоднократно, — согласился он. — Ведьмы — моя слабость, почтенный. Какие это женщины! Настоящие ведьмы! За что-то им нравлюсь. А ты — нет?
Серхио был сбит с толку и затруднился с ответом. И «да» и «нет» прозвучали бы нелепо.
— Нет… — начал он.
— Не уподоблюсь, — сказал, как отрубил, Бриан. — О чем говорить с тем, кто не ценит женскую прелесть? Сомнительно после этого называть тебя почтенным. Ты, скорее, непочтенный, что несомненно. К тому же мы хотим есть. Военачальник Арриго, нас накормят? — продолжил Майлдаф не терпящим возражений тоном дворцового распорядителя.
Арриго в изумлении воззрился на Майлдафа: даже для королевского телохранителя тот вел себя вызывающе. К тому же самого Конана покуда видно не было, и это настораживало. Военачальник собрался заявить об этом, но ему не дали сказать.
— Донато, если ты не будешь достаточно вежлив с этим месьором, твой брат в Мерано вычистит все выгребные ямы собственным языком. Бесплатно. — Вслед за Евсевием из темноты возникли еще двое. Градоначальника Мерано здесь знали все, и говорил сейчас он. — Мой указ о твоем аресте тоже не отменен, так что советую прикусить язык.
Обстановка становилась неприятно накаленной, поскольку Сотти обычно выполнял свои обещания.
— Месьоры, нам не стоит спорить, — счел нужным вмешаться Полагмар. Барон, встав между спорящими сторонами, своей внушительной фигурой перегородил тропу.
— В столь трудный час, когда король Конан вынужден заниматься нашим спасением, героически сражаясь в одиночку против массы врагов, нам не следует способствовать им, — с пафосом продолжил он.
Вряд ли моряки с «Полночной звезды» прониклись и воодушевились сими речами, однако новость о том, что Конан покинул отряд и бродит неведомо где по лесам в гордом одиночестве, отрезвила всех с быстротой молнии.
— Конан ушел? Один? — не понял Арриго. — Как же это случилось?
— Вот с этого я бы и предпочел начать нашу светскую беседу, поскольку необходимо определить, куда направить далее стопы наши. Добрый Бруно известил меня, что нашли вы чудесный камень с древними письменами. Могу ли я его увидеть?
Мягкий располагающий баритон Евсевия действовал завораживающе, о чем сам владелец помянутого баритона был прекрасно осведомлен. Отказать в просьбе, выраженной в подобной форме, было затруднительно, и аквилонца немедленно провели к камню.
Увидев плиту из серого гранита, тарантиец тут же бросил к стене лук и, не вспомнив даже о вожделенной еде, попросил разрешения не беспокоить его, пока он не придет к какому-нибудь решению.
— Какой уютный сид! — воскликнул Майлдаф, входя в грот. — После этих мокрых скал, набитых доверху туманом и волками, я чувствую себя почти как дома.
— Вы видели волков? — осторожно спросил Конти, восхищенно рассматривая этих четверых, возникших из сырой ночной мглы, с мечами, обагренными кровью врагов.
