— Можно предусмотреть баллоны с кислородом, как это делают в цеппелях, — негромко произнес Каронимо. — И подавать газ по мере необходимости.
— И нужно хорошо герметизировать кабину, наверху холодно. — Даркадо вновь рассмеялся. — О чем вы вообще думали?
— Извините, синьор адмирал, но печь утяжелит конструкцию.
— Поставьте двигатели мощнее.
— Можно использовать тепло кузеля, — пробормотал Гатов, сосредоточенно грызя ногти правой руки. — И передавать его в помещения с помощью… Эй, что ты делаешь?! — Адмирал потянул штурвал на себя и резко увеличил скорость. — Подниматься нужно медленно!
— Я взбирался на Дылду трое суток, сынок, мне пришлось ночевать на склоне. — Скорость прибавлялась. И высота — тоже. — Но на гору я поднимался для удовольствия, а мы испытываем боевой паровинг и не можем тратить время. Боевая машина должна быстро набирать высоту!
— Мирная машина!
— Боевая!
Кузель надрывался так, что корпус стало трясти.
— Лига! — выкрикнул Каронимо, хотя и Павел и Даркадо прекрасно видели ползущую вправо стрелку. — Слишком быстро!
— Или машина работает так, как мне нужно, или ее место на свалке! — Адмирал не сводил глаз с лобового стекла. — Вперед и вверх, сынки, вперед и вверх.
— Мы должны проверить, сможет ли паровинг вообще подняться на такую высоту!
Полторы лиги.
— Проверим все сразу! — пообещал раскрасневшийся Даркадо. В его глазах горело пламя. — Надежность в том числе!
Резкий порыв ветра ударил в борт, машину тряхнуло, Бааламестре вздрогнул, Гатов вцепился в подлокотник, но старый адмирал удержался на курсе.
— Паровинги менее маневренны, чем аэропланы, зато быстры. И мы должны использовать наше преимущество!
— Двести лиг в час! — Бааламестре с ужасом смотрел на показания приборов. — Высота — две лиги!
— Не так быстро, — попросил Павел, — адмирал…
— Ты ведь чокнутый, Гатов, — расхохотался старик. — Тебе плевать на правила. И тебе должно нравиться то, что я делаю!
Две с половиной лиги.
— Не так быстро, — простонал Каронимо. Его затрясло, то ли от страха, то ли от холода, — температура в кабине паровинга падала на глазах.
Дрожало все, что могло дрожать. И выло, все вокруг выло. Дыхание рождало облака, тепло было только позаботившемуся о цапе адмиралу, ученых трясло. Скорость — двести пятьдесят лиг в час.
— Не так быстро!
— Нельзя замедляться, придурок, нас тут же бросит вниз. А нам нужно вверх! Вперед и вверх!
— Да! — неожиданно для Бааламестре выкрикнул Гатов. — Да!
И заслужил одобрительное:
— Мне нравится, что ты снова спятил, сынок, теперь мы говорим на одном языке!
Три лиги.
Сказать, что паровинг болтало, — не сказать ничего. Машину трясло так, что скрип фюзеляжа заглушал вой турбины. Корпус ходил ходуном, и Бааламестре, чтобы удержаться на ногах, вцепился в кресло второго пилота. В котором веселился поймавший кураж Павел.
— На стекле появился лед!
— А ты думал, здесь так же жарко, как внизу?
— Я вообще об этом не думал!
— Идиот!
— Я знаю!
Гатов принялся лихорадочно чиркать что-то в записной книжке.
— Меня сейчас вырвет!
— Получишь два наряда, пузо!
— Хоть десять!
— Первый двигатель глохнет! — деловито сообщил Павел, не отрываясь от записной книжки. — Я слышу.
— Ресурса остальных достаточно?
— Да!
— Тогда вперед и вверх!
— Согласен, старик!
Три с половиной лиги.
— Мы все умрем!
— Ты говорил, что на борту есть парашют. Надень его и выкинься, раз страшно!
— Адмирал!
— Тихо, толстый, я занят! — Старик не сводил глаз с неба. С чердака неба, на котором он никогда не был.
Скорость, высота, болтанка и хриплое дыхание. Надрывались все: и люди, и машина, но паровинг упрямо таранил небо, словно Даркадо решил вывести его прямиком в Пустоту.
Четыре лиги.
Видимость ноль, сбоят уже два двигателя, давление в кузеле падает, старик смеется, Каронимо бормочет молитву, а Павел удовлетворенно захлопывает записную книжку и прикасается к плечу Даркадо:
— Кто-то должен сообщить, что эксперимент прошел удачно.
Старик смотрит на магистра, а тот добавляет:
— Синьор адмирал. — Пауза. — Вы.
— Не только ты умеешь выходить за грань, Гатов, — скрипит Даркадо. — Не только ты.
Старые руки крепко держат штурвал, направляя паровинг вперед и вверх.
— Я это понял, — шепчет магистр.
— Вот и молодец.
Четыре лиги, куда уж больше? Адмирал вздыхает и направляет машину вниз. Рекорд есть, приключение закончилось, и настроение на пять с плюсом. И будет оставаться таким еще долго. Очень-очень долго.
— Я все еще пилот, сынок, я все еще пилот.
— Вы — лучший.
— Это невозможно, — стонет Бааламестре и складывается пополам, стремительно избавляясь от завтрака.
— Откуда ведро? — поинтересовался Даркадо.
— Припас на всякий случай, — докладывает магистр.
— Ты действительно гений, — ухмыльнулся старик. — И выглядишь не таким нахальным, как на земле.
— Я ведь сказал, что все понял.
— Но машину ты построил отличную, — продолжил адмирал. — Я думал, мы развалимся на двух лигах.
— Я тоже.
— Хорошо, что мы думали неправильно.
Лед постепенно сходил со стекла, и испытатели увидели на горизонте маленькую точку — Мелепорт. Такой родной, такой желанный…
— Спасибо, — тихо произнес Павел.
— За что?
— Без вас мы не забрались бы так высоко, синьор адмирал.
— Не за что. — Даркадо помолчал, улыбнулся и закончил: — Вперед и вверх, сынок, вперед и вверх. Пусть эта фраза станет и твоим девизом.
* * *
— А я так скажу: фотографии ваши — ерунда новомодная! — горячился пожилой фермер за соседним столиком. — Сегодня они есть, а завтра все забыли, чего-нибудь еще придумали. А картины — вот они, триста лет висят и еще столько же будут!
И фермер махнул рукой на стены, где между старинным оружием и доспехами красовались аляповатые работы провинциальных мастеров кисти, изображающие наиболее значимых посетителей харчевни, как поодиночке, так и компаниями. Традиция сия возникла на десятую годовщину сноса общественной конюшни и свято почиталась завсегдатаями «Дуба».
— Так ведь картины никто не снимает, — попытался урезонить фермера собеседник. — Будут вместе с фотографиями висеть.
— Это они сейчас говорят, что будут, а завтра возьмут да все поменяют.
— Не рискнут, — уверенно ответил рассудительный. — Зачем все переделывать?
— Ты сам сказал: новое время.
