— Не рискнут, — уверенно ответил рассудительный. — Зачем все переделывать?
— Ты сам сказал: новое время.
— Ну…
— Вот тебе и «ну».
Порою здоровый лингийский консерватизм давал настолько удивительные всходы, что оставалось лишь руками развести. Обсуждение предложенного новшества шло в «Золотом дубе» уже третью неделю. Специально выделенная стена пестрела короткими записками и целыми трактатами разнонаправленного содержания, шумные дискуссии собирали десятки участников, а предстоящее в ближайшее воскресенье голосование грозило прибытием всего населения Даген Тура, включая трезвенников, язвенников и грудных младенцев. Традиция трещала под напором новомодного фотографического искусства, и никто не мог с уверенностью сказать, чем закончится противостояние.
Однако офицеры «Амуша» были озабочены куда более важной темой.
— На Кардонию? — переспросил Бедокур.
— Так сказал Валентин, — уточнил Хасина.
— Валентин зря не скажет, — уныло протянул Бабарский. И вздохнул.
— Ты что, расстроился? — удивился Мерса.
— Не уверен, что мессеру сейчас следует отправляться на цивилизованные планеты, — пробурчал ИХ. — Нет лучшего способа развеяться, чем оказаться в какой-нибудь дикости.
— Кардония — это хорошо, ипать-копошить, — ухмыльнулся Галилей. — У меня как раз свуя заканчивается, а на диких планетах трудно отыскать достойных поставщиков.
— На диких планетах трудно отыскать удобные дороги и пролетки с мягкими рессорами, — произнес Бедокур. И перевел взгляд на медикуса: — Что у мессера с ногами?
— С одной получше, месе карабудино, с другой… — Альваро поморщился и честно ответил: — С другой — так себе.
— А ты для чего?
— Я стараюсь: ежедневный массаж, упражнения, мази…
— Порошки пропиши, ты в них мастак.
— В порошках Галилей мастак, — съязвил Хасина.
— Мои порошки мессеру вряд ли помогут, — пробормотал астролог. А в следующий миг оживился: — Правда, есть на примете одна веселая смесь, ипать-копошить, но эффект краткосрочный, на пару часов, не больше.
— Порошки не всегда помогают, — авторитетно сообщил Бабарский. — Вот, к примеру, выгнуло меня позавчера хроническим защемлением, я в аптечке порылся, отыскал что-то от изжоги, но выгиб только компрессом снял, который мне Альваро наложил.
— Ты мне новый микроскоп обещал, месе карабудино, — тут же напомнил медикус.
— Не обещал, — хладнокровно отозвался ИХ.
— Обещал.
— Если бы я за каждую свою болячку кому-нибудь чего-нибудь обещал, мессер давно разорился бы.
— Это если бы ты исполнял обещания.
— Вот и смирись.
— Гвини патэго! Так я тебе и скажу в следующий раз.
— Тогда тебе микроскоп точно никто не купит.
Маленький Бабарский служил на «Амуше» большим суперкарго и цепко держал в пухлых ручках все финансы цеппеля. ИХ обожал делать прибыль и любоваться на нее, с наличными же расставался неохотно, но если Помпилио приказывал купить оборудование, приобретал только самое лучшее.
— А это еще что за цепари? — вяло осведомился Галилей, тыча трубкой в сторону входа.
У дверей «Дуба» осматривались шестеро мужиков в военной форме.
— Вояки с «Дер Каттера», — определил Бедокур.
— С какого еще «Каттера»?
— Пока ты в отключке валялся, в Даген Тур доминатор прибыл, — сообщил Бабарский. — У вокзала трепыхается.
— Я не валялся, а дремал перед сэнским раствором, внятно? — объяснил астролог, продолжая таращиться на военных. — Надо было сил набраться.
Из всех офицеров Галилей Квадрига выглядел наиболее молодо и одновременно — болезненно. Точнее — расслабленно, поскольку астролог «Амуша», как, впрочем, почти все его коллеги, отходил от Пустоты с помощью проверенных, но запрещенных препаратов разной степени тяжести. Роста он был невысокого, а телосложения хлипкого, идеально гармонирующего с вялыми движениями. Одевался Галилей просто: тельник с длинными рукавами, штаны с накладными карманами, в холодную погоду — цапа, но обожал яркие детали. Сейчас, к примеру, левое запястье астролога перехватывал шелковый платок кричаще-желтого цвета.
— А что вояки делают в нашей харчевне, ипать-копошить?
— Поужинать притащились.
— А-а…
Окружающая действительность занимала астролога не всегда, а потому проявленный интерес вызвал понятное удивление друзей.
— Тебе-то что? — осведомился Бабарский.
— Мне? Мне срочно надо поесть. — И Галилей схватил за руку направляющуюся к цепарям с «Дер Каттера» официантку. — Красавица, мы скоро улетаем.
— Неужели?
Квадрига почесал короткую русую бородку и мило полюбопытствовал:
— Вы будете по нам скучать?
— Ну… — Девушка неодобрительно покосилась на трубку астролога, что распространяла сладковатый запах чего-то незаконного, но ответила вежливо, хоть и неопределенно: — Не знаю.
— Массаж и упражнения эффекта не дают, — пробубнил себе под нос Хасина. — Нужно нечто иное, но что?
Замечание Бедокура заставило медикуса погрузиться в размышления.
— А давайте устроим прощальный ужин? — с энтузиазмом предложил Галилей. — Что вы посоветуете для нашей компании, красавица?
Палубные и механики «Амуша», что скромно выпивали неподалеку от офицеров, поддержали щедрое предложение астролога довольными возгласами. А вот умный Бабарский помрачнел.
— Денег жалко? — ехидно осведомился Мерса.
— Галилей, за что ты взъелся на харчевню? — поинтересовался ИХ, не обратив внимания на каверзный вопрос алхимика.
— Мы хотим сделать заказ! — громко сообщили военные. — Милая, подойди к нам!
— Может, поросенок? — быстро предложила официантка.
— С пятачком? — игриво уточнил Квадрига, не отпуская девушку.
— Кажется, после сэнского раствора Галилей не забыл побаловаться ухской пылью, — вздохнул Бабарский.
— Он пыль не употребляет.
— Откуда ты знаешь?
— Милая!
— С костями все в порядке, а вот состояние мышц оставляет желать лучшего. — Хасина сделал большой глоток пива и провел рукой по лысому черепу. — Думай, думай…
— Вы пока подумайте…
— А с чем вы подаете поросенка?
— Что э-э… происходит?
Смысл отрывистых фраз, мрачных взглядов, подмигиваний и улыбочек полностью ускользал от алхимика, но с объяснениями никто не спешил.
— Милая, ну что ты прилипла к штафиркам? — не выдержали военные.
— Иди к нам!
— К настоящим мужчинам!
— Ипать-копошить, кто пустил в приличное заведение животных? — Астролог печально покачал головой. — Расскажите мне о поросенке, красавица, как он выглядел, когда был жив? Упитанным?
