в том, что хотят перебраться в другое место, ведь у них не будет новых земель для освоения до тех пор, пока Джошуа не отберет часть территории у брата или Бенигариса.
Фреосел и Слудиг, ставшие боевыми командирами после смерти Деорнота, также серьезно разошлись во мнениях относительно дальнейших действий принца. Слудиг поддерживал своего лорда Изгримнура, призывавшего выступить против Наббана. Фреосел, как и многие другие, считал поход на юг ошибкой. Он являлся эркинландером, а Эркинланд был не только страной Джошуа, но и местом самых серьезных ошибок Элиаса. Фреосел ясно дал понять, что им следует двигаться на запад, в сторону дальних владений Эркинланда, где они могли бы увеличить армию за счет недовольных подданных Верховного короля, чтобы позднее выступить на Хейхолт.
Изгримнур вздохнул и почесал подбородок, наслаждаясь отраставшей бородой. Ему хотелось встать и сказать всем, что и как им следует делать. Он даже чувствовал, что Джошуа с удовольствием отказался бы от бремени лидерства, — но он не мог так поступить. Герцог знал: как только принц уступит первенство, произойдет раскол и будут утрачены все шансы на организованное сопротивление Элиасу.
— Сэр Камарис, — неожиданно заговорил Джошуа, поворачиваясь к старому рыцарю. — Вы почти все время молчите. Но, если мы выступим против Наббана, как предлагают Изгримнур и другие, вы станете нашим знаменем. Я бы хотел услышать ваше мнение.
Старик действительно держался в стороне, хотя, как думал Изгримнур, не потому, что не одобрял какие-то идеи или был с кем-то не согласен. Скорее он слушал доводы, как святой, сидящий в таверне во время бурного спора, присутствуя и одновременно оставаясь в стороне, — казалось, его внимание обращено в другие измерения.
— Я не могу вам сказать, какой путь будет правильным, принц Джошуа. — С тех пор как к старому рыцарю вернулся разум, он, не прикладывая ни малейших усилий, говорил с невероятным достоинством. Его старомодная, изысканная речь звучала так осторожно, что иногда казалась пародией; он вполне мог быть Добрым крестьянином из пословиц Книги Эйдона. — Я не знаю и не могу встать между тобой и Богом, ведь лишь Ему известны верные ответы на все вопросы. Могу лишь сказать, о чем я думаю. — Он наклонился вперед, глядя на свои руки с длинными пальцами, переплетенными, словно для молитвы.
— Многое из того, что здесь прозвучало, осталось для меня непонятным — договор твоего брата с Королем Бурь, который в мое время был лишь сомнительной легендой, роль мечей и мой черный Шип среди них — все это очень странно. Но я любил моего брата Леобардиса, а вы сказали, что он достойно служил Наббану в те годы, когда мне отказал разум, — лучше, чем мог бы я, так мне кажется. Он был создан, чтобы управлять людьми, в отличие от меня.
Его сына Бенигариса я знал лишь как крикливого младенца. И меня убивает мысль, что в моем доме появился отцеубийца, но доказательства его вины не вызывают сомнений. — Камарис медленно, как усталый боевой конь, покачал головой. — Я не имею права предлагать вам выступить против Наббана, или Эркинланда, или еще кого-то на зеленой земле Господа. Но если ты решишь пойти в Наббан, Джошуа… тогда да, я встану во главе армии. И если люди воспользуются моим именем, я не буду их останавливать, хотя мне кажется, что это не по-рыцарски: голоса людей должны возносить только Спасителя. Но я не могу оставить безнаказанным тот позор, что пал на Дом Бенидривин.
И если такого ответа ты от меня ждал, Джошуа, ты его получил. — Он поднял руку в жесте верности. — Да, я отправлюсь в Наббан. Но я бы не хотел, вернувшись обратно к людям, видеть, как разваливается королевство моего друга, короля Джона, а горячо любимый Наббан стонет под каблуком племянника-убийцы. — Он вновь опустил взгляд. — Это одно из самых суровых испытаний, что поставил передо мной Господь, а я уже много раз его разочаровывал.
Когда Камарис смолк, его слова еще некоторое время витали в воздухе туманом разочарования. Никто не осмеливался нарушить молчание, пока не заговорил Джошуа.
— Благодарю вас, сэр Камарис. Я знаю, чего вам будет стоить выступить против собственных сородичей. И мое сердце сжимается, когда я думаю, что мы вас к этому принудили. — Он оглядел освещенный факелами зал. — Хочет ли еще кто-то высказаться перед тем, как мы закончим?
Сидевшая рядом с ним на скамье Воршева зашевелилась, словно собралась что-то сказать, но вместо этого бросила сердитый взгляд на Джошуа, который слегка поежился. Изгримнур понял, что сейчас произошло между ними — Джошуа рассказал герцогу о желании Воршевы остаться с ним до рождения ребенка, — и нахмурился: принцу были ни к чему новые сомнения, способные помешать ему принять решение.
Джелой, сидевшая в дальней части стола, встала:
— Я думаю, есть еще только одно, Джошуа. Речь о том, что мы с отцом Стрэнгъярдом обнаружили вчера поздно вечером. — Она повернулась к священнику, который сидел рядом: — Стрэнгъярд?
Архивариус встал, принялся перебирать стопку пергаментов, потом поднял руку, чтобы поправить повязку на глазу, и с тревогой оглядел лица собравшихся, словно внезапно оказался перед трибуналом и его обвиняют в ереси.
— Да, — сказал он. — О да. Да, это очень важно — прошу прощения, может оказаться важным… — Он снова стал перебирать лежавшие перед ним листы.
— Мы слушаем, Стрэнгъярд, — доброжелательно сказал принц. — Мы ждем, когда вы поделитесь с нами вашим открытием.
— О да. Мы кое-что обнаружили в манускрипте Моргенеса. В описании жизни короля Джона Пресбитера. — Он показал несколько страниц пергамента тем, кто еще не видел книги доктора. — Кроме того, в процессе разговора с Тиамаком из Вранна, — он махнул стопкой листов в сторону болотного жителя, — мы обнаружили кое-что, беспокоившее Моргенеса с того самого момента, как он начал понимать суть договора Элиаса с Королем Бурь. Оно очень тревожило Моргенеса, да.
— И что мы должны понять? — От долгого сидения на жестком стуле у Изгримнура разболелись зад и спина. — Что его встревожило?
— О! — Стрэнгъярд был удивлен. — Мои извинения, мои извинения всем. Бородатая звезда, конечно. Комета.
— Она появилась в год коронации моего брата, — задумчиво проговорил Джошуа. — На самом деле мы впервые увидели ее в ту ночь, когда похоронили нашего отца.
— Да, именно она! — взволнованно вскричал Стрэнгъярд. — Asdridan Condiquilles — Звезда Завоевателя. Вот, я прочитаю вам, что о ней написал Моргенес. — Он взял страницу пергамента.
«…Как ни странно, — начал он, — Звезда Завоевателя, вместо того чтобы сиять во время рождения или триумфа завоевателей — ведь она названа в их честь, — похоже, становится предвестником гибели империй. Она возвестила о падении Канда, древних Морских королевств и даже
