Мрак уставился обалдело, а повар сказал почтительно:
— Свеженькая, молодая!.. Только что изловили, ухитрилась перекусать троих, пока в мешок засунули. А пауки еще час назад мух ловили. Так что не сомневайтесь, всё самое свежее!
Мрак просипел:
— А мухи-то хоть... толстые? Повар всплеснул руками:
— Ну, конечно же! Мы ж их выкармливаем уже десять лет. Ни у одного тцара таких нет.
— Ага, — сказал Мрак. — Ну, тогда...
Он задержал дыхание, отрезал от змеи кусок и отправил в рот. Пахнет сносно, на вкус оказалось тоже терпимо. Вообше-то он в дороге, когда живот сводило от голода, ел и змей, и ящериц, но с какой дури есть эту гадость за таким столом, где на расстоянии вытянутой руки зажаренный гусь, коричневая корочка блестит, покрытая мельчайшими бусинками сладкого ароматного сока, только тронь — хрустнет, как молодой ледок, а из разлома такой пар, такой запах...
Он механически жевал проклятую змею, но смотрел на гуся, так получалось лучше. Аспард, простой в манерах, вытащил из-за голенища огромный нож, отхватил от гуся половину и с торжеством уволок себе на блюдо. Мрак заставил себя оторвать взгляд от второй половины, Аспард и её скоро утащит, пробежал взглядом по лицам гостей уже внимательнее.
Рагнар, военачальник и лучший полководец, с этим что-то неясное, за ним с приятной улыбкой на приятном лице грузный мужик, чей-то посол, имя вылетело, ест мало, пьёт ещё меньше, с той же приятной улыбкой выслушивает любого собеседника, что-то отвечает, а улыбается всё приятнее и приятнее, скоро рот вовсе раздерётся. Одет не ярко, но и не бедно, а так, чтобы сразу видно: человек умный, про одежду много не думает, не щёголь, но одевается так, чтобы всем было приятно на него смотреть.
За ним справа посол из Славии, этот больше похож на могучего буйвола: крупная квадратная голова на широких плечах почти без шеи, выпуклая грудь, длинные толстые руки. Одет пышно, но чувствуется, что это его одели, а не он сам выбирал. Такой предпочитает что-нибудь попроще, а седло коня ему привычнее, чем мягкие кресла во дворцах... Интересно, что же из него за посол, ибо послы — это что-то хитрое, изворотливое, постоянно копающее под правителя той страны, куда посланы...
Дальше сидит Хугилай, если он правильно расслышал, главный управляющий делами Барбуссии. Вот дивно, тцар — он, а делами управляет другой... Нет, управлял, конечно, тцар, но у тцаров других дел хватает, поважнее и поинтереснее: у кого петушиные бои, у кого пьянка и бабы, у кого звёзды, вот и получается, что на плечи расторопных слуг начинает сбрасываться полегоньку часть державной ноши...
Хугилай возраста среднего, да и роста среднего, но в плечах неимоверно широк, даже пошире его самого, грузен до безобразия, длиннорук, но что приковало внимание Мрака, так это страшноватое и одновременно красивое лицо. Голова Хугилаю досталась, как пивной котёл, потому места хватило и крупному носу, и огромному рту с толстыми, как оладьи, губами. Нижняя челюсть, как у коня, но Мрак всматривался в глаза, в которых горит отвага, мужество, но вместе с тем высокомерие, не свойственное простому управляющему. В нем была доброжелательность и в то же время затаённая и тщательно упрятанная злость...
— Как тебе здесь, Аспард? — поинтересовался Мрак. Аспард вздрогнул, едва не выронил гусиную лапу.
— Странно, — признался он. — Первый раз вы меня пригласили за этот стол, Ваше Величество! Но, скажу вам, не мешало бы вам... уж не прогневайтесь, заглянуть хоть разок на задний двор, где солдатские бараки, оружейные, кузницы... Надо бы показаться солдатам, чтобы взвеселить их сердца. Не обессудьте, но в костёр преданности тоже нужно подбрасывать дровишек...
Он умолк, лицо стало напряжённое, словно сболтнул лишнее. Мрак вытер полотенцем рот, поднялся.
— Пируйте, пируйте! Мы с Аспардом малость пройдёмся, а потом... может быть, даже вернёмся.
* * *
Рагнар провожал тцарскую фигуру ошалелым взглядом, в котором все ярче разгорался гнев. Похоже, что тцар переоценивает его благородство, переоценивает. Сам брякнул, никто за язык не тянул. Высшими богами поклялся, самим богом Кибеллом... Теперь всё, он в его руках. А руки у Рагнара, как и у всех из его рода, цепкие. Не вывернешься...
Мрак оглянулся, Рагнар успел увидеть сильное свирепое лицо. В душе на мгновение колыхнулся страх. А что, если в самом деле тцар сумел как-то соединиться душой со своими предками... а там, говорят, были и сильные воители, не только растяпы, что смотрят на звёзды...
В растерянности он опустился за стол, сжал руками виски, стал до мелочей восстанавливать тот особый день, день наибольшего ужаса в его жизни и... наибольшего триумфа. Тогда для него это началось с жуткого страха, но теперь со слов тцара и Регунда он знает до мелочей, как всё происходило.
Это было всего полгода назад. Слухи, что тцарица плоха, стали всё упорнее. Неведомая болезнь пожирала её некогда дородное тело. За две недели она иссохла в щепку. Тцар горевал, уже приготовился к неизбежному, но всё равно вздрогнул и побелел, так рассказывает его советник Регунд, когда он в тот день вошёл без стука и сказал с порога:
— Светлый тцар... Тцарица совсем плоха.
— А что волхвы? — спросил тцар беспомощно.
— Волхвы... — Регунд развел руками. — Что они могут... Ну пошептать, ну дать травки, чтобы не так болели зубы. Но когда придет та с косомахой, что сделает даже самый могучий волхв или самый умелый жрец?
Тцар опустил голову:
— Но что они говорят?
Постельничий снова смиренно развел руками:
— Что волхвы скажут? Твоего гнева страшатся. Потому и тянут с правдивым ответом. А сами, я уже выведал у слуг, собираются ночью удрать из города. А то из твоего тцарства вовсе.
Тцар в бессилии стиснул кулаки. Постельничий тупо смотрел на могучие руки тцара, покрытые чёрными волосами. Хоть изнежен, хоть сам в корыто с водой не переступит без поддержки, но боги дали ему могучее тело, облик воина и могучий голос, который обычно звучит тихо и умоляюще, словно он не тцар, а приглашённый звездочёт.
— Что советуешь? Постельничий сказал робко:
— Послушаться тцарицу... Она просит не так уж и много.
— Что она хочет?
— На этот раз всего лишь покаяться в своих проступках Верховному волхву. Чтобы тот назначил ей жертву богам и очистил её от их имени.
Тцар вскочил.
— Что?
Постельничий рухнул на колени:
— Прости... но она просит не так уж и много.
Тцар развел руками:
— Ну, если это всё...
— Увы, — добавил постельничий, — тут маленький пустячок. Она не доверяет волхвам Барбуса. И вообще волхвам Барбуссии. Всё-таки она дочь тцара Славии, привыкла к своим храмам, своим богам. И хотя здесь жила по нашей правде, но перед смертью жаждет открыть душу и очиститься только перед волхвами Славии.
