– А, чепуха! – возразил Тэд. – Не слушай – вот и все дела. Мне за этими сказками да всякими там страшилками дальше своего порога ходить не надо.
– Кто ж спорит? – оскорбился Сэм. – Только в этих сказках иногда больше правды, чем ты думаешь. Ведь они откуда берутся, сказки–то? Возьми хотя бы драконов.
– Спасибочки! Заплати – не возьму, – хмыкнул Тэд. – Когда я был желторотым юнцом, мне о них, положим, рассказывали, но теперь–то я дурак буду, если поверю. В Приречье у нас только один дракон, да и тот «Зеленый».
Грохнул общий хохот.
– Это точно, – подтвердил Сэм, когда отсмеялся вместе с остальными. – Ладно, драконов нет. А как быть с Древолюдьми, то есть с великанами, словом, называй как нравится? Говорят, недавно за Северными Болотами видали одного, так он повыше любого дерева будет!
– Ну и кто это говорит, интересно?
– Да хотя бы братан мой двоюродный, Хэл. Он работает на господина Боффина, в Захолмье, и ходит в Северный Предел охотиться. Так вот, он сам видел.
– Это он заливает, что видел. Твой Хэл вечно плетет небылицы. А может, ему просто примерещилось.
– Да великан–то был что твой вяз, и не простой, а ходячий! Раз шагнет – семь локтей долой! Шагнет – еще семь!
– Спорим, не шагал он никуда! Это был просто вяз. И вся недолга!
– Говорю тебе, этот вяз шагал! Да в Северных Болотах вязы и вообще не растут!
– А коли не растут – значит, Хэл и не видел ничего, – припечатал Тэд.
Многие засмеялись. Послышались хлопки. Слушатели, по всей видимости, решили, что Тэд здорово уел молодого Гэмги.
– Подумаешь! – не сдавался Сэм. – Да у нас в округе кого ни ткни, все знают, что через Заселье ходят разные чужаки. Это я только о тех говорю, которые шастают прямиком через Заселье, а скольким от ворот поворот дают, и не сосчитаешь. Обходчики такого нашествия не упомнят. И потом, я слыхал, эльфы на запад подались. Говорят, они в гавань идут, за Белые Башни.
Сэм неопределенно помахал рукой в ту сторону. Ни он и никто из завсегдатаев трактира не знал в точности, далеко ли до Моря, – известно было только, что оно где–то там, за старыми башнями, маячащими на западной границе Заселья. Предания повествовали, что где–то там, вдали, должна быть Серая Гавань, откуда по временам уходят в плаванье эльфийские корабли, уходят и никогда не возвращаются.
– Они плывут, плывут, плывут под парусами за Море, уплывают на Запад и покидают нас навсегда, – нараспев закончил Сэм, печально и торжественно покачивая головой.
Тэд только рассмеялся:
– Ну, брат, удивил! Что ж тут нового? Если верить старым сказкам, так всегда было. А нам–то с тобой что? Пусть себе плывут! Только я на что хочешь поспорю – не видал ты этих кораблей! Да и никто в Заселье не видал. Россказни одни!
– Ну, не знаю, – задумчиво протянул Сэм. Он был уверен, что однажды встретил в лесу эльфа, и надеялся когда–нибудь повстречать еще. Из всех легенд, слышанных им на заре юности, больше всего его волновали те наполовину забытые сказки, где говорилось про эльфов. – А только даже и в наших краях некоторые часто видят Благородное Племя, и эльфы им сообщают разные новости, – перешел он снова в нападение. – Взять хоть господина Бэггинса, у которого я работаю. Он мне не раз говорил – уплывают, мол. Уж он–то в эльфах разбирается. А старый господин Бильбо и того лучше разбирался. Когда я пацаном был, он мне столько всяких историй нарассказывал!..
– Они же с приветом оба, – перебил его Тэд. – По крайней мере, Бильбо точно был спятимши, да и Фродо вот–вот спятит. Если твои новости оттуда, то у тебя, видать, тоже тараканы в голове. Пока, приятели! Я домой пошел. Ваше здоровьичко!
Он осушил кружку и, с шумом отодвинув стул, вышел.
Сэм замолчал и в общую беседу уже не вступал. Ему было о чем поразмыслить. Во–первых, в садике у Котомки полно работы, и завтра, ежели распогодится, придется попотеть. Трава растет быстро… Но Сэма одолевали и другие думы. Помозговав маленько, он вздохнул, встал и тоже вышел на улицу.
Стоял ранний апрель. Небо понемногу расчищалось после ливня. Солнце уже село, и бледный, прохладный вечер быстро превращался в ночь. Высыпали ранние звезды. Тихо и задумчиво насвистывая, Сэм отправился хоббитонскими улочками домой, на Холм.
Именно этим вечером в Заселье после долгого отсутствия снова объявился Гэндальф. После достопамятного Дня Рождения он пропал на целых три года. Потом забежал ненадолго, придирчиво оглядел Фродо – и снова исчез. В следующие год или два он наведывался довольно часто, причем каждый раз пробирался в Котомку уже в сумерках и покидал ее до рассвета, не сказав никому ни слова. Чем он занят и где странствует – волшебник не рассказывал; казалось, больше всего на свете его интересуют всякие мелочи – как–де здоровье Фродо, что он поделывает и так далее.
Вдруг ни с того ни с сего посещения прекратились. Девять лет Фродо не видел Гэндальфа, ничего о нем не слыхал и уже не чаял услышать, уверившись в душе, что волшебник никогда не вернется и хоббиты его больше не занимают. Но в тот вечер, когда Сэм брел домой в сгущавшихся сумерках, Фродо вновь услышал знакомый стук в окно кабинета.
Фродо встретил старого приятеля с удивлением и нескрываемой радостью. Первым делом они внимательно оглядели друг друга.
– Надеюсь, у тебя все в порядке? – осведомился Гэндальф. – Я гляжу, ты такой же, как всегда, Фродо!
– И ты тоже не изменился, – ответил Фродо. Но про себя он отметил, что Гэндальф осунулся и постарел. Хоббит засыпал волшебника вопросами о его странствиях и о том, что творится в большом мире; постепенно они увлеклись беседой и просидели до петухов.
Утром, после позднего завтрака, Фродо и Гэндальф расположились в креслах у открытого окна кабинета. В камине пылал огонь, хотя особой нужды в этом не было – солнышко и так пригревало на славу, а ветер дул с юга. Все вокруг казалось удивительно свежим, в полях зеленела на солнце первая весенняя травка, на кончиках веток лопались почки…
Гэндальфу вспоминалась другая весна, восьмидесятилетней давности, когда Бильбо выбежал поутру из Котомки, не прихватив даже носового платка. С тех пор волшебник стал седым как лунь, борода и брови его еще сильнее закосматели, а лицо избороздили новые морщины, ясно говорившие о накопленной за эти годы мудрости и о многих, многих заботах. Но глаза смотрели, как прежде, ясно, и колечки дыма Гэндальф пускал с той же неистощимой выдумкой и с тем же удовольствием.
Волшебник молча курил, а Фродо морщил переносицу, размышляя. Даже сейчас, при утреннем свете, он ощущал тень, омрачившую ясное утро; виной тому были вести, принесенные Гэндальфом. Наконец хоббит нарушил тишину.
– Этой ночью ты начал говорить что–то странное о моем кольце, Гэндальф, – напомнил он. – Но потом вроде как спохватился – мол, о таких вещах лучше рассказывать при свете дня. Может, сейчас потолкуем? Ты намекнул, что кольцо очень опасно. Дескать, я даже представить себе не могу, насколько оно опасно. В чем же эта опасность?
