че это за хоромы такие, а?
Швейцар не удержался и все же скосил на Штизеля глаза. Лично он сам считал свой вопрос риторическим. Однако непосредственность и искренняя, обезоруживающая простота олуха выбила швейцара из накатанной колеи.
— Это гостиница «Империя», — холодно и не без гордости ответил он, не отпуская ручку двери. — Лучшая гостиница во всей Анрии и — не побоюсь этого утверждения — за ее пределами.
— Ааа, — со значением протянул олух. — И че? У ей сам анператор за хозяина, что ли?
Швейцар растерянно поморгал, пытаясь восстановить цепочку логических рассуждений типичного олуха, обитающего в мире элементарных понятий и примитивных явлений.
— Нет, — возразил швейцар, закладывая руку за спину. — Гостиницей управляет майнхэрр Людови́к Терье.
— Сыроед, что ль? — почесал затылок олух.
Где-то на периферии мозга привратника возникла странная мысль, что он делает то, чего никогда бы делать не стал. У него имелся один четкий приказ: не пускать в гостиницу тех, кто не носит на себе годовой бюджет хотя бы Дюршмарка. Олух под это описание не подходил вовсе. Казалось бы, швейцару стоило уже прекратить всякие разговоры и начать игнорировать, однако он продолжал и не игнорировал. И с трудом удержался от саркастической ухмылки, едва не сказав то, что думает.
— Да, майнхэрр Людовик — тьердемондец, — сухо ответил он. — И я настоятельно рекомендую вам не использовать жаргон ни в его, ни в чьем бы то ни было отношении.
Штизель втянул голову в плечи и покраснел.
— Ой, извините, извините, — пролепетал он, шлепая себя по губам. — Я не со зла… Ну и как там у вас? Хорошо? — поспешно сменил он тему.
Швейцар снова покосился на олуха, вытянулся, гордо вскинул голову.
— Лучше не бывает, — отчеканил он. — Мы гарантируем лучшее обслуживание для лучших людей.
Штизель одобрительно покивал, сгорбился, проговорил вполголоса, озираясь по сторонам:
— А можно взглянуть, как у вас там, а?
— К сожалению, нет, — холодно ответил швейцар, вновь рефлекторно выбросив из-за спины руку и хватаясь за дверную ручку.
— Почему? — растерялся олух. — Я ж тока глазком поглядеть. Ничего не сломаю. Воровать не буду… меня батя ломом еще в детстве от этого дела отучил. Да и ваще ворье терпеть не могу!
— К сожалению, в нашу гостиницу не пускают просто взглянуть.
Олух подозрительно нахмурился, потер лоб, но вдруг просиял. Подмигнул, наставив палец.
— А, понял! Ну, тогда поселюсь у вас, что ли.
Швейцар украдкой вздохнул.
— Боюсь, это невозможно.
— Чего это? — переменился в лице олух.
— Вы выглядите не слишком… представительно.
— Нормально я выгляжу, — запротестовал Штизель.
Швейцар едва не сдался. Он отказывался верить, что существуют настолько наивные и простые люди, однако их яркий представить стоял перед ним и искренне не понимал, почему одним людям в «Империю» войти можно, а другим — нет.
— Я и не утверждаю обратного… хэрр Штизель. Просто боюсь, наша гостиница не по вашим средствам, — терпеливо и тактично пояснил привратник.
— Чего это, а? — вскипел праведным гневом оскорбленный олух. — Ты на средства мои, что ль, глядел? Очень даже по средствам! Захочу, вообще куплю тут все, когда разбогатею!
Швейцар все же позволил себе снисходительную улыбку. Ему очень захотелось сломать маленький мирок очередного покорителя большого города.
— Номер в нашей гостинице стоит восемьдесят крон в сутки.
— Ой, бл… — поперхнулся олух и, отдышавшись, просипел, выпучив круглые глаза: — Сколько?
— Это номер с минимальными удобствами, — добавил швейцар.
— Господи прости! — запричитал Штизель. — А с этими, как его… скока ж тогда стоит?
— До пятисот крон, — ответил швейцар, словно это было само собой разумеющееся.
— Ох, мать моя… — олух взялся за голову, в которой явно не умещалось, что такое вообще возможно. — И че? Много желающих?
— Изрядно, — кивнул швейцар, расслабившись из-за маленькой победы.
Впрочем, он тут же собрался, поскольку к «Империи» подкатила дорогая карета, запряженная парой чистокровных негальцев. Швейцар вытянулся, выпятил грудь и направил все силы на то, чтобы больше не обращать на олуха внимание. Задача оказалась невыполнимой.
— Это ж кому такие деньжищи-то девать некуда, а? — посетовал олух.
— Лучшим людям.
Мимо промчалась пара взявшихся ниоткуда слуг. Штизель внимательно проследил за ними взглядом. Один подбежал к двери кареты, чинно открыл ее. Из кабины неторопливо и величественно выплыл модный дорогой черный цилиндр, за которым последовал такой же сюртук, ценой минимум вполовину Флахланда, и изящная трость. Другой слуга услужливо поклонился.
— Это они-то, что ли, лучшие? — многозначительно хмыкнул олух, глядя в спину сюртука, хозяйски указывающего слугам на закрепленный на крыше кареты багаж.
Швейцар промолчал. Он нервничал. Следовало бы послать надоедливого олуха, чтобы тот одним своим видом не позорил гостиницу перед уважаемым человеком, но он почему-то не мог этого сделать. Все равно, что пнуть назойливого в своем добродушии щенка.
— Какие ж они лучшие-то? — покачал головой олух. — Столько честным трудом за век не заработать! Небось, и колдунов у себя привечаете?
— Для официальных представителей Ложи у нас всегда открыты двери.
— Ну вот они, ваши лучшие люди, — брезгливо отмахнулся Штизель. — Небось шуму от них, гари, вони…
— Простите, хэрр Штизель, но обсуждать наших постояльцев не входит в мои обязанности. Если честно, я бы вам не рекомендовал вовсе обсуждать официальных представителей Ложи. И вообще… — швейцар хотел вежливо, но решительно прервать недозволенный разговор, однако олух резко обернулся инагло перебил:
— А я че? Я ниче, я ж просто так… Хороший ты, смотрю, мужик, исполнительный, — вздохнул он сочувственно. — Небось, хорошо здесь устроился, а? Работа вроде непыльная, наверно, и платят, раз пятьсот крон за день с лучших людей берут.
Швейцар позволил себе короткий, ничего не выражающий взгляд.
— А, понятно, — невесело улыбнулся Штизель с еще большим сочувствием, проявив поразительную для олуха догадливость. — А я вот только что из Ортшафта приехал — слыхал о таком? — ищу вот, куда податься. Подумал, может, вам смышленые парни нужны…
— На вашем месте я бы попробовал устроиться на фабрику. Там всегда нужны смышленые парни.
— А на какую, не подскажешь?
— На любую, хэрр Штизель, — процедил сквозь зубы швейцар, теряя терпение: слуги уже открепили тяжелый чемодан и сняли его с крыши.
— А, ну спасибо за совет! — радостно протянул олух и даже наконец-то отступил на шаг, но тут же остановился. — Тебя как звать-то?
— Отто, — представился швейцар. Он был готов на все, лишь бы избавиться от настырного олуха.
Кучер, получив щедрые чаевые, хлестнул негальцев вожжами, и карета двинулась вверх по Имперскому проспекту.
Штизель сосредоточенно поскреб лоб, внимательно разглядывая каменное лицо привратника.
— А ты, часом, не тетки Марты сын, а? — с надеждой поинтересовался олух. — Лицо у тебя знакомое…
— Нет, — шикнул швейцар. Половина Флахланда уже шла к дверям, постукивая о мостовую тростью в такт своим хозяйским шагам. Чемодан следовал за ним.
— А, ну извиняй, — примирительно поднял руки. — Попутал. А так-то очень похож. И тоже Отто звать. Ну, бывай, — помахал он на прощание. — Буду мимо проходить — загляну. А как разбогатею — обязательно на денек у вас поселюсь. В лучшей комнате для лучшего человека!
— Доброго дня, хэрр Штизель, — выдавил из себя швейцар.
Олух улыбнулся самой искренней и открытой улыбкой наивного, добродушного идиота, бодро развернулся и…
Со всего маху врезался в половину Флахланда. Швейцар напрягся до дрожи, предвкушая вечерний строгий выговор и вычеты из жалования.
Олух запричитал и заохал, то хватаясь за лицо, то протягивая к черному сюртуку руки.
— Простите, простите, — раболепно раскланялся Штизель. — Ей-богу, виноват! Не хотел. Простите, Единого ради! Прос…
Из-под модного цилиндра сверкнули темные, почти черные, с индиговыми крапинами на радужке глаза.
Олух с перепугу отскочил в сторону.
— Простите, простите!.. Ох, простите! — лепетал Штизель, задом отходя с пути сюртука и раскланиваясь.
Черный сюртук оперся на трость. Половина Флахланда надменно фыркнула и смахнула воображаемую грязь с лацкана, не удостоив сбежавшего олуха взглядом.
— Добрый день, Отто, — поздоровался сюртук с хозяйской вежливостью в голосе.
— Добрый день, — глубоко поклонился швейцар и услужливо открыл дверь. — Рады видеть вас снова, майнхэрр ван Геер.
Бруно этого не слышал. Он был уже далеко от «Империи».
* * *
В вестибюле гостиницы, как обычно, было тихо и безлюдно. Тишину разбавляли лишь эхо тикающих часов и тихие переговоры за стойкой, где
