— А мне казалось, что я пробыла там совсем недолго,— сказала девушка.— Время протекло совершенно незаметно, и когда, выйдя обратно, я увидела ночное небо и звезды на нем, то была поражена.
— О да,— согласился Ваату,— возле Источника время течет совершенно иначе, чем в других, удаленных от него местах. Причем для разных людей по-разному. Для тебя бег времени замедлился, и это — тоже хороший признак, который указывает на то, что Источник готов принять тебя. Пожалуй, ты достаточно сильна и могла бы помогать Хранительнице, а со временем даже сменить ее.
— Но я не хочу! — Эти слова сами собой сорвались с Сониных губ.
Ваату немного помолчал, внимательно вглядываясь в ее лицо.
— Что ж, ты вольна выбирать,— сказал он наконец.— Хотя, признаться, мне жаль, что ты отказываешься.
— Ваату, а сколько Хранительнице лет, скажи мне? — попросила Соня.
— Сколько ей лет? Не знаю,— пожал плечами горец.— Пожалуй, немало, но если судить по времени Источника, то может оказаться, что она попросту не имеет возраста, отрешившись от него, как и от многого другого.
— Тогда получается, что Хранительница бессмертна?
— Я этого не говорил. Понимаешь ли, для нас прожитое сегодня превращается во вчера, а для нее больше не существует ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Для Хранительницы, находящейся возле Источника, есть лишь всеобъемлющее сейчас, которое включает в себя и вчера, и сегодня, и завтра — многие и многие годы жизни. Тогда как для нас, ты знаешь, сейчас — это лишь тонкая прослойка между прошлым и будущим.
— Не понимаю я всего этого,— грустно проговорила Соня.— Так значит, Хранительница все же не бессмертна?
— Айэмон ерим, бизлар морим. Ниэвон ерим — тааду силлорим,— сказал Ваату, и Наиру, перемывающая посуду возле печки, звонко рассмеялась.— Это наша поговорка,— пояснил Ваату.— Перевести ее можно, пожалуй, так: «Птичка все поет о червячках, ведь они такие вкусные!»
Шутник!
Соня растерялась, почувствовала, что краснеет, и от этого растерялась еще больше. Рыжеволосые люди, как правило, имеют очень белую, нежную кожу, и если уж краска бросается в лицо, то оно становится почти малиновым.
— Вижу, что этот вопрос, о бессмертии, очень волнует тебя,— мягко сказал Ваату.— Но тут уж я вынужден тебя огорчить: Хранительница Источника все же не бессмертна. Рано или поздно ее «сейчас» заканчивается… Но, пожалуй, хватит рассуждать об этом. А теперь позволь спросить, что ты собираешься делать дальше?
— Пожалуй, я покину вашу долину,— немного подумав, ответила Соня.— Отправлюсь обратно, в большой мир.
— Я почему-то так и думал,— улыбнулся Ваату.— Что ж, пожелаю, чтобы путь твой был легким и приятным. Когда доберешься до берега моря, тебе лучше всего будет повернуть направо и пойти вдоль побережья к северо-востоку. Впрочем, у тебя, судя по всему, будет провожатый, он и покажет дорогу.
— Провожатый? Кто же это? — спросила Соня.
— Его зовут Теранои. Если ты помнишь, это тот самый молодой человек, что пытался посвататься к тебе.
— Тогда передайте ему, что все это зря,— сказала Соня.— Он, по-видимому, хороший парень, но дело в том, что замуж я пока не собираюсь. Ведь он намерен сопровождать меня, чтобы попытаться завоевать мою любовь?
— Возможно, отчасти это так,— ответил Ваату.— Но есть и еще одна причина, притом немаловажная. Теранои не сидится на месте, а потому жизнь в долине кажется ему слишком однообразной. Когда-то давно, в годы молодости, я сам был таким же и тоже покинул долину. Но, пожив несколько лет среди людей большого мира, счел за благо вернуться.
— А как же тот ваш обычай с домами и семьями, которых не должно быть больше, чем есть сейчас? — спросила Соня.— Ведь по возвращении свободное место могло оказаться уже занятым?
— Возможно, так и случилось бы, если бы не Наиру,— ответил Ваату.— Она верила в мое возвращение и ждала. Четыре года подряд она отказывалась посещать церемонии сватовства, хоть родня и подруги уговаривали ее. Ей говорили, что я ушел навсегда, но она верила, что я вернусь.
Тут Ваату сказал несколько слов своей жене. По-видимому, это было что-то очень приятное, так как лицо ее озарила счастливая и нежная улыбка.
— Как видишь, и наша жизнь бывает иногда не такой уж скучной,— сказал Ваату Соне.
* * *
— Ну что, пойдем, женишок? — весело спросила Соня.— Или у тебя поджилки трясутся?
По озабоченному выражению лица Теранои можно было подумать, что тому действительно не по себе. Они стояли возле спуска в ущелье-Врата. На Теранои и Соне были свободные теплые одеяния из мягкого сукна, какие обычно носят горцы. Такая одежда не мешает, когда приходится карабкаться по скалам, хорошо защищает от холода и ветра, но в ней не бывает жарко, как в кожаных или сшитых из шкур с мехом одеяниях. На Теранои были шаровары, подхваченные широким кожаным поясом, и куртка с капюшоном, на ногах — сапожки с мягкими подошвами и невысокими голенищами. Сонина одежда, которую подарила ей Наиру, была почти такой же по покрою, но отделана гораздо более красочно: сукно было отбелено, и его покрывала разноцветная вышивка, дополненная лоскутками яркой материи — цветы, птицы и зеленые ветви сплетались в сложном узоре. За плечами у путников висели дорожные мешки с запасом сухих лепешек, меда, копченой рыбы — жители деревни щедро снарядили их в дорогу.
Путников провожали Ваату, Наиру и еще несколько человек из деревни, по-видимому, друзья Теранои. Ни одной девушки среди них не было: то ли не было у молодого человека воздыхательницы, а может, если такая и нашлась бы, то она не пришла, обиженная его сватовством к чужеземке.
— Прощайте, и спасибо вам за все.— Соня поклонилась тем, кто пришел их проводить.
— Оэ, миндауон! — громко сказал Теранои, и односельчане дружно откликнулись:
— Оэ!
— Счастливого вам пути,— добавил Ваату.
— Спасибо,— ответила Соня и, не оборачиваясь больше, вошла во Врата.
Честно говоря, она терпеть не могла долгих расставаний. Девушка принялась спускаться по узкому, полутемному ущелью, снова дивясь тому, насколько ровны его стены и дно. Шаги Теранои слышались неподалеку за спиной. Надо отдать ему должное, горец шел так, как двигаются опытные ходоки: поступь его была легкой, и если бы не хрустящий под ногами гравий, то она, пожалуй, была бы совсем не слышна.
Первое, что сделала Соня, выйдя из ущелья, это подобрала шкатулку Акиваши, так и валявшуюся в траве. Коробочка как коробочка, внутри выложена бархатом, когда-то, видимо, черным, но теперь порыжевшим от времени — в таких шкатулках модницы держат серьги и перстни. Если раньше в ней и были заключены магические силы, то теперь все это ушло, как вода уходит в сухой песок.
