Нет, существо с такими глазами не может быть плохим или злым. Сатанинских козней здесь бояться не нужно.
— Ты хочешь спросить, почему и золото бесплотно на поясе моём? — усмехнулся голос. — Нам позволено принимать любые формы и надевать любые одежды. В нас сохранился этот изначальный дар — считай, что пояс мой тебе просто кажется, если тебе так легче.
Эге, они ещё и мысли читают. Надо держать ухо востро!
— Нет, мысли твои, человек, от меня сокрыты. Ведь ты об этом подумал ? Я лишь видел, как ты смотрел на меня. Я слышу тебя, только если ты хочешь обратиться ко мне. А ты этого хочешь. Говори же, что тебе нужно узнать?
И, запинаясь, отец Целестин задал терзавший его уже давно вопрос:
— Кто ты? Кто вы все? — За спиной того, кто назвался Гладсхеймом, стояли ещё несколько мужчин и женщин, похожих на него и столь же прекрасных…
— Мы — Первые, — последовал ответ. — Мы жили на землях сих всегда и будем жить всегда до того дня, когда боги изменят мир.
— До Рагнарёка? — вопросил Торин, преодолев оцепенение.
— Вы зовёте это Рагнарёком, иные народы — по-другому.
— Сколько же вам лет? — осведомился отец Целестин и тут сообразил, что вопрос был по меньшей мере глуп. Но ему ответили:
— А как ты думаешь, сколько лет земле, по которой ты ходишь? Нам не намного меньше. По счёту людей — больше четырнадцати тысяч, но мы считаем время иначе.
От услышанного у монаха перехватило дух. Уж лучше бы лесные духи по-прежнему говорили загадками, не называя точных дат, — спокойнее было бы!
— Ты говоришь, боги изменят мир. Но ведь они уже делали это. Где сейчас наши и ваши соплеменники? Куда ушли они? Как их отыскать? — Торин не любил бесед на отвлечённые темы, он жил сегодняшним днём и жаждал действия.
— Верно, — рек Гладсхейм. — Мир преображался не единожды. Впервые — ещё до того, как появился наш народ и поднялось солнце. Затем ещё трижды, и это уже на нашей памяти: когда была война с Потерявшим Имя — о нём вам не нужно знать много, то был великий дух, павший в гордыне своей и злобе; второй раз, когда остров людей был низвергнут в пучины по воле Эйра; и в третий раз, когда Эйра разделил Мир Единый на два мира и землю пограничную, оставив единственные Врата меж нимы. Все, о ком ты хочешь знать, там.
— Где эти Врата?
— На западе. Как найти их — то мне неведомо. Отправляйтесь в земли за великим океаном и, коли хотите успеть, поспешите.
— Знаешь ли ты о той вещи, что способна открыть путь между мирами?
— Она существует, но что она и как выглядит — не знаю. Слышал, что сия драгоценность где-то близ Двери, но с той или иной стороны её — неизвестно. Еще знаю, что владел ею твой, конунг, предок, приведший свой народ в Мидденгард после второго изменения мира, посему вещь эта — твоя. Ищи.
— Как? Скажите хотя бы, где находится Дверь?
Гладсхейм ненадолго задумался, затем молвил:
— Думается мне, это в лесах близ восточного взморья той земли за океаном. Один рек нам, что есть там гранитная скала огромной величины, её и найдите. Далее же Видгнир подскажет тебе, ибо в нём кровь древнего народа говорит сильнее, чем в тебе, конунг.
— Кто-о-о говорил вам о скале? — вытаращил глаза отец Целестин, надеясь, что всё-таки ослышался.
— Один. Так здесь называют этого духа. Случается, он приходит и к нам. Он не склонен ко злу и много странствует.
«Господи, укрепи меня!» — подумал отец Целестин. После такого сообщения он не удивился бы, узнав, что, допустим, вечор в гости к айфар забрёл архангел Гавриил и пива испил — так, по-дружески.
— Расскажите о себе хоть что-нибудь! — взмолился монах: знакомое чувство предвкушения новых, необыкновенных знаний вновь завладело им.
— Вы узнали всё, что хотели. Теперь уходите, — холодно погасил разгоревшееся было любопытство святого отца Гладсхейм. — И не забудьте о девушке, что прячется за стволом старой берёзы. Она совсем замёрзла, войти же в круг не решается. Прощайте!
Мгновенно отца Целестина окутали холод и темнота. Духи лесные исчезли, а с ними пропали свет и тепло, словно и не было их здесь вовсе.
Торин попытался высечь искры, чтобы снова зажечь факел, сопровождая сие выражениями, которых монахам ордена святого Бенедикта не то что знать — слушать было не положено, но отец Целестин только рукой махнул. Видгнир, видевший в темноте как кошка, кинулся к берёзе в дальнем конце поляны и вытащил из-за ствола упирающуюся и дрожащую от холода Сигню-Марию.
— Что ты здесь делаешь? — гневно кричал Видгнир. — Подслушиваешь, да? — Он занёс руку, но не для удара, а так, для вида, засмеялся и потащил Сигню к зажёгшему наконец факел Торину.
— Вот. Она подслушивала! — наябедничал Видгнир, хотя и так всё было ясно. Шапка на Сигню сбилась набок, высвободив длинные тёмные волосы. Девушка действительно сильно замёрзла и к тому же была несколько напугана увиденным, но старалась держаться твёрдо.
— Да, подслушивала! — выкрикнула она, откинув с лица волосы. — Я давно знала, куда Видгнир по ночам ходит, только показаться этим… — она покосилась на едва заметный во тьме камень, — не хотела.
— Ну что ж теперь ругать её, — вздохнул отец Целестин. — Пойдём домой, дщерь неразумная, не то и вовсе заледенеешь.
И они отправились восвояси через казавшийся теперь ещё более тёмным и холодным зимний лес.
С младенчества воспитанный на христианских догмах, отец Целестин буквально разрывался надвое: бесспорно, Бог — Бог с большой буквы, тот самый, что дал скрижали Моисею и послал на землю Своего сына во искупление грехов людских — этот Бог есть! Но откуда те странные и могучие силы, правящие миром? Оказывается, прямо здесь в лесу можно запросто повстречать Одина или прекрасного и грозного духа, взмывающего в небеса на белом коне, — жаль, не догадался спросить у айфар про него подробнее. Хотя они всё одно бы не ответили…
Торин в мечтах уже шёл в великий поход на запад, на поиски волшебной Двери богов. Найти бы её, и тогда… Что будет тогда, он не знал, но чувствовал: произойдёт нечто важное.
Видгнир, как обычно, держался спокойно, ничем не выдавая своих переживаний, а Сигню, поддерживаемая им под руку, перебираясь через буреломы и сугробы, угрюмо молчала в предвкушении воспитательной и душеспасительной беседы с отцом Целестином.
Ночь постепенно уходила на запад. С глухим шорохом падал с огромных еловых лап наметённый на них снег, нарушая плотную тишину предутреннего леса. Наконец откуда-то справа чуть потянуло дымком. Преодолев последний подъём, Торин саданул кулаком по воротам ограды, и все четверо разошлись по домам досыпать остаток ночи. Торин только пробурчал монаху: «Обо всём поговорим после. Тогда и будем всё решать».
