У Джена на душе скребут кошки, хотя в наличии у себя души он давно сомневается. Если вспомнить, когда душа болит, физически ноет где-то под грудиной, сначала в одной точке, затем все шире и шире, будто внутрь заполз паук и принялся отращивать щупальца вдоль ребер. А у Джена в этом месте нечто твердое и матовое, вроде графитового стержня, который стал для всего организма центром равновесия. И вот это человеческое существо с обугленным сердечником пророк называет своей совестью?
Разодранную упаковку тряпок Джен возвращает на полку. По пути к воротам снимает перчатки, стягивает за воротник со спины рабочую футболку, у выхода переодевается в чистую домашнюю. Во дворе после светлой мастерской темно, недалеко у соседей залаяла собака, кроме нее тишину двухэтажного квартала разбавляет только шорох шин по разбитой дороге. В этой тишине Джен с удивлением замечает, как скрипят «свои» ворота. Надо бы смазать.
Джа не видно, но Джен знает, что пророк в беседке. Кособокий шестиугольный сруб Джа поставил сам. Нет, конечно, с фундаментом Джен подсобил, но начиная с нижней обвязки и заканчивая посадкой шести виноградных кустов — по одному на угол, Джа все сделал сам: сам крепил столбы, сам корячился с ондулином, прилаживая листы друг к другу веером для соблюдения ската со всех шести сторон, сам укладывал бревна и натягивал ромбами бечевку для будущей лозы. Собственными руками выпилил скамейки. И фонарь под самой крышей керосиновый только потому, по догадке Джена, что электричество провести без посторонней помощи в лачугу Джа не сумел бы. Впрочем, света от фонарей вдоль тропинок вполне хватает.
Включать электричество Джен не стал, глаза быстро привыкли к тусклой звездной иллюминации. Осторожно ступая по плитке и стараясь не сбиться с курса в одну из клумб, Джен добирается до беседки. Пророк и в самом деле здесь, сидит, откинувшись на один из столбов и сложив ноги на столик в центре. Джен тяжело опускается на лавочку напротив. Уперевшись локтями в колени и сцепив замком пальцы, глядит на тонкие доски пола.
И молчит.
Они оба молчат, один — не зная, о чем вообще можно говорить, второй — не представляя, как.
— Ты не можешь быть причиной… всего этого, — наконец произносит Джен.
Тяжелый вдох напротив.
— Если ты сейчас заведешь свою шарманку про солдатские походы, автоматные очереди и пустые глаза умирающих врагов, лучше просто застрели меня.
— Я убил брата, — признается Джен. И слышит, как замерло дыхание напротив. — Родного. Тимку. Он был младше на год. Мы подрядились обрезать деревья в городе. В принципе работа несложная, берешь пилу, секатор, тебя поднимают на механической руке, и кромсаешь разросшиеся кроны. Единственное, там важно понимать, на каком уровне это нужно делать или до куда отпиливать ветку, если она еще нужна. А мы новички, в первый раз. Поэтому работали не вместе, а в парах с мужиками из городской бригады. — Джен переводит дух. В горле скребет, такие разговоры потому и идут хорошо под пиво, что со словами сажа изнутри наружу давится. — Это был пятый или шестой выезд, не помню. Уже, вроде, как по маслу, отработанная механика: старшой ткнул пальцем, ты пилой воткнулся, следующий. Мотор ревет, пила ревет, ветки хрустят, орешь друг другу через все это. Я ствол пилил высотой сантиметров двадцать, он плохо шел, не поддавался. Я пилой дернул, чурка вниз ушла. Такое бывало. И жара стояла, пот ручьем в глаза. Я стою вытираюсь, а старший матом как заорет…. Тимка, дурак… подошел близко… голову поднял… на меня… Лицо в хлам. Даже скорой не дождался. Я когда понял, чуть прям с мехруки вниз не сиганул. Чтобы быстрее к нему. Старшой поймал. — Джен умолкает на несколько ударов крови в висок. — Я после этого институт бросил, в армию ушел, а потом в наемники. Думал, если не «деды», так в горячей выбьют из головы. Не сработало.
— Джен, ты не виноват. Это ведь несчастный случай.
— Несчастный случай, которому я позволил случиться.
— Но…
— Джа, я слишком долго перемалывал в голове эту минуту, чтобы сейчас с тобой спорить. Да, он не должен был подходить так близко. Да, если бы вверх не посмотрел, каска спасла бы… хотя не факт. Да, можно найти еще кучу «если», но все сводится к тому, что это моя рука сорвалась, и из-под моей руки вылетело бревно в лицо моему брату. Поэтому теперь прежде чем что-то сделать я всегда просчитываю сто пятьсот вероятностей хреновых исходов…
— …и именно это до сих пор спасало нам жизнь. Джен, я все понял. Извини.
— Тебе не за…
— Есть за что, — Джа поднялся со скамьи, передернул затекшими плечами. — Пошли съедим что-нибудь. И посмотрим что-нибудь… тупое. Глядишь, уснуть получится.
Глава 7
Из окна такси Икстерск выглядит иным. Когда несешься по улицам двухколесным киборгом, кроме серого ухабистого полотна замечаешь разве что трёхглазые светофоры и геометрию знаков, все остальное сливается в хищную массу, норовящую раздавить или сбросить тебя на обочину как юркую помеху. На пассажирском сидении «консервной банки» все иначе. По спальным районам за стройными колоннами подстриженных деревьев виднеются стены домов, выкрашенных в разные цвета. Вывески первых этажей, развешанные строго по уровню, лаконичны и самодостаточны. Джен помнит пестрое баннерное месиво в городах азиатской глубинки, здесь его давно и окончательно победили. По центральным улицам такси едет медленнее, можно разглядеть чугунные лавочки в скверах, отметить дизайн новомодных светодиодных фонарей, сейчас в утреннем солнце их строгие стержни слепо глядят сверху вниз на плотный поток машин.
Если посмотреть на город издали, бросается в глаза чудная особенность — на всю перспективу, до куда хватает взгляда не попадется ни одной пары одинаковых крыш. Ступенчатые, пологие, пирамидальные, ощетинившиеся острыми выступами чердачных окон, кирпичные, зеленые, синие, красные, весь город будто собран ребенком из нескольких конструкторов. И населен такими же разномастными людьми. Они повсюду, даром что будний день. Никуда не спешат, под ноги не смотрят, Джену на ум пришло определение «гуляют по своим делам» в пику жителям остальных мегаполисов, которые обычно несутся сквозь жизнь как частицы в коллайдере.
А вот нападений в Икстерске в разы больше, чем в других городах.
— Может, в тир заедем? — предлагает Джен.
Джа пожимает плечами. Почему бы и нет. Раз уж выбрались в город.
Стрелковый клуб разлегся под виадуком огромным монолитом, соединяющим два холма. Громадина с серыми гладкими стенами напоминает развалившегося посреди города бегемота. Вдоль всего фасада под самой крышей растянута грозная композитная плашка со светодиодными буквами «СТРЕЛКОВЫЙ ТИР РУБЕЖ УЧЕБНЫЙ ЦЕНТР».
— Кто? — коммутатор откликается на звонок хрипловатым басом.
— Пострелять, — отвечает Джен привычной шифровкой.
С писком магнитный замок отпускает дверь, и она открывается в небольшую щель. В тамбуре темно и сыро, как в подвале старого дома. Заглянувший вместе с Дженом солнечный свет желтым пятном отпечатался на неровно оштукатуренной стене, спугнув мелкого паука. Быстро-быстро перебирая тонкими лапами, он ринулся вверх и скрылся в бетонной трещине.
— Паук-крот какой-то, — замечает Джа. — Угрозы нет, а он заныкался.
— Ну да, перестраховка — это не по-нашему, — бурчит Джен, распахивая вторую дверь.
В холле светло и прохладно. На ресепшене, как обычно, блондинка с плохо запоминающимся именем — то ли Лена, то ли Оля. Ее напарник — бугай с хриплым басом — видимо, отошел.
— Привет-привет, — щебечет девочка. — Давно вас не было. Как обычно? Три пистолета и винтовка по пятьдесят патронов?
— Привет, — улыбается в ответ Джен. — Да, по классике.
— Сейчас найду вас в базе. Сейчас-сейчас, — скороговоркой тарабанит она, щелкает по клавишам со скоростью пулеметной очереди. — А вот. В один аккаунт оформляем. Четыре вида по двадцать патронов и на два человека — сто шестьдесят выстрелов по двадцать пять рублей, это четыре тысячи ровно. По карте? Наличкой?
